Воспоминания военного министра

В 1866 году, согласно моему желанию, я был переведен в Николаевское кавалерийское училище.

Уже одно наименование этого заведения указывает на то, что в нем преобладало кавалерийское образование. Оно не было настолько односторонним, чтобы препятствовать развитию кругозора юнкера для усовершенствования знаний в различных областях. Это военно-учебное заведение дало русской армии немало деятельных генералов, а лично для меня – нескольких выдающихся сотрудников из различных областей деятельности. Большинство же, конечно, осталось в рядах конницы.

Глава II Мое военное образование

Наконец я действительно корнет! После восьми лет обучения в закрытых учебных заведениях, постоянного надзора и постоянной опеки я стал сам себе господин! Только тот, кто сам переживал внезапный скачок из военных учеников в офицеры, может понять те чувства, которые меня обуревали, когда я в 1867 году, в возрасте едва лишь девятнадцати лет, в роли корнета лейб-гвардии уланского его величества полка, очутился в Варшаве. Описать мое настроение того времени я не в силах. Голова кружилась! Все казалось мне в розовом свете. Вследствие привычки жить все время по установленному расписанию я на первых порах не знал, как распорядиться своим временем.

Нас было всего десять корнетов, прибывших в полк одновременно: восемь из Николаевского кавалерийского училища и двое из Пажеского корпуса. В офицерском составе полка мы застали очень много немецких фамилий: трех баронов Оффенбергов, барона Притвица, Сюнерберга, Берга, Дерфельдена, Бадера, Багговута, Фейхтнера, Авенариуса и других. Один из немногих православных, который был истинно русским, и тот имел несчастие носить фамилию Штуцер. Этот Штуцер, как ни странно, кроме русского, никакого другого языка не знал.

В то время положение корнета в эскадроне не соответствовало тому, чтобы молодые офицеры имели возможность совершенствоваться и своей службой приносить пользу. Вся служебная работа в совокупности выполнялась эскадронным командиром и вахмистром, вместе с унтер-офицерами, но довольно часто даже одним вахмистром, как, например, в нашем эскадроне. Нас, молодых офицеров, оба они считали балластом. Только когда эскадрон выступал в строевом порядке, мы появлялись на своих местах, предназначенных нам по строевому уставу.

Точно так же и Варшава как гарнизон не очень соответствовала тому, чтобы молодые офицеры относились с особым усердием к работе. Город был очаровательный. Жизнь его скоро втянула нас в свое русло. Она протекала на виду, целиком на улице: элегантное общество появлялось всегда и везде в праздничном настроении. Несмотря на то что город по его величине нельзя и сравнивать с Петербургом, в Варшаве жизнь пульсировала несравненно больше, и жилось легче на берегу Вислы, нежели на берегах Невы. Ко всему этому присоединялось еще одно важное обстоятельство: жизнь была чрезвычайно дешевой.

В офицерском собрании, находившемся вблизи чудного парка в Лазенках с его прекрасными верховыми и колесными дорогами, жилось нам прекрасно. Все, что требовалось для нашего обихода, доставлялось еврейскими торговцами, быстро взявшими нас под свою опеку и сравнительной дешевизной в отношении магазинных цен устранявшими всякую другую конкуренцию. О нашем обмундировании заботился полковой портной, он же приискивал квартиры для офицеров и обучал нашу прислугу как в своих интересах, так и не без удобств для нас: денщики сообщали ему о состоянии нашего обмундирования – что надо починить, что построить заново. Он зарабатывал на этом несколько рублей в месяц, а мы были всегда безупречно одеты, не имея надобности ломать голову соображениями, что и как по этой части предпринимать. Низкие цены давали нам возможность посещать разные увеселительные заведения, преимущественно Императорский театр и балет. Для меня лично большим козырем было то обстоятельство, что я, как воспитанник Александровского Виленского кадетского корпуса, говорил по-польски, поэтому быстро освоился в Варшаве не только с речью, но и с письмом.

В варшавском обществе, в центре которого стоял генерал-губернатор граф Берг, уланы пользовались большим уважением. Полк держал себя безупречно, поэтому мы, молодые офицеры, были желаемые гости везде, где только ценили молодых воспитанных людей.

* * *

Когда я теперь на чужбине вспоминаю превосходные поручичьи годы, оглядываясь более чем на полстолетия назад, и сам себе задаю вопрос: как мы в Варшаве относились к мировым историческим событиям 1870—1871 годов, объединению германского народа в новом Германском государстве, должен сознаться, что мы, молодежь, в полку вообще не задумывались над этим. Газет мы не читали, а говорить о политике в собрании считалось дурным тоном. Все наши помыслы и стремления сосредоточивались на жизни в обществе, соответствующей нашей службе в шефском полку царствующего государя. Мысли, зарождавшиеся в Варшаве, уносились в Петербург, ко двору, к петербургскому обществу, от которого мы, собственно, были откомандированы.