Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 1

Как-то мы беседовали в ЦК партии с творческой интеллигенцией. Эренбурга тоже пригласили. Не помню, присутствовал ли Симонов, но помню, что там были Твардовский, Евтушенко[1052], Эрнст Неизвестный[1053]. Шел, в частности, разговор о скульптурах Неизвестного. Присутствовала на совещании и Галина Серебрякова[1054]. Она очень резко выступила против Эренбурга. Он, слушая ее, буквально как карась на горячей сковородке подпрыгивал, а она его хлестала, чуть ли не называя подхалимом Сталина и обвиняя в том, что, когда Сталин рубил головы и загонял писателей в ссылку, Эренбург рядом своих выступлений поддерживал сталинскую политику в отношении творческой интеллигенции. Эренбург вскипел и горячо ей возражал. Я понимал Серебрякову. Она, говорят, талантливая писательница, написала трилогию о Марксе, Энгельсе и, рассказывали мне, хорошо написала. Сам я ее не читал. Человек проделал большую работу, много прочитал, собрал большой материал. Сейчас исчезла Галина Серебрякова с литературного горизонта, я ее давно не слышал, и на обложках книг не мелькает ее фамилия. Признаться, не знаю, что с ней случилось, что стряслось. Даже не знаю, жива она или умерла. Если бы она умерла, то какое-то сообщение появилось бы. Возможно, она в таком положении, что ее произведения не находят признания властей, а следовательно, и не видят света.

Я теперь сожалею о многом, что было сказано мною на том совещании. Критикуя, Неизвестного, я даже допустил грубость, сказав, что он взял себе такую фамилию неспроста. Его фамилия вызывала у меня какое-то раздражение. Во всяком случае, с моей стороны проявилась грубость, и если бы я встретил его сейчас, то попросил бы прощения. Тем более что я занимал тогда высокий государственный пост и обязан был сдерживаться. Евтушенко выступал очень горячо, поддерживая Неизвестного. Абстракционизм – не новое направление в искусстве, он давно существует, и столь же давно часть интеллигенции борется против этого течения. Он был особенно известен за границей, хотя и у нас в свое время процветали абстракционисты и другие своеобразные течения вроде футуристов. Молодой футурист Маяковский ходил в желтой кофте.

Я был и остался внутренне противником таких течений и в литературе, и в живописи, и в скульптуре. Но это еще ни о чем не говорит. Нельзя же административно-полицейскими мерами бороться против того, что возникает в среде творческой интеллигенции: ни в живописи, ни в скульптуре, ни в музыке, ни в чем! Евтушенко тогда приводил соответствующие примеры и называл конкретные факты и фамилии: на Кубе абстракционисты и реалисты выступали вместе с народом в защиту революционных завоеваний. Да, это верно! И все же, несмотря на разумность доводов Евтушенко, Неизвестного очень сильно критиковали. Он потом передал мне через работников Агитпропа (или ЦК ВЛКСМ), что переходит на позиции реализма. Я, конечно, был доволен. Ведь Неизвестный – талантливый человек. Сейчас печать сообщает, что он создал ряд хороших произведений. Я только рад этому. Насколько помогла ему наша критика? Может быть, послужила толчком? Но, возможно, он и сам бы перешел в своем творчестве на реалистические позиции.

Раскаиваясь сейчас относительно формы своей критики Неизвестного, я, по существу, остаюсь противником абстракционистов. Просто не понимаю их, потому и против. Мне больше по душе реалистическое направление. Помню, когда я находился в Англии, то на даче в Чеккерсе, за городом, беседовал с Антони Иденом. Он спросил меня между прочим: «Господин Хрущев, как Вы относитесь к абстракционизму и другим модным течениям в современном искусстве?» Я ответил: «Не понимаю их, господин Иден. Твердо стою на позициях реалистического творчества». «И я тоже не понимаю, – сказал он, – и тоже нахожусь на позициях реализма. – Потом улыбнулся и добавил: – А как же Пикассо? Ваш Пикассо?»[1055]. Я ему: «Да, Пикассо – крупный художник, автор знаменитого “Голубя мира”, который стал символом борьбы за мир». Мне незачем было выступать ни в роли критика, ни в роли защитника Пикассо. Это фигура, которая своим творчеством сама себя защищает и пробивает путь своим произведениям, к какому бы направлению его произведения ни принадлежали.

Я с огромным уважением относился и отношусь к Шостаковичу. Сейчас не помню, в чем конкретно выражалась ждановская критика его произведений[1056], но не могу сказать, что Шостакович вообще был в загоне во времена Сталина. Он написал много прекрасных сочинений, в том числе и во время войны, когда он сочинил свой шедевр – симфонию об обороне Ленинграда[1057]. Он заслуженно занял видное место среди композиторов и является одним из ведущих мастеров музыки. В свое время руководство СССР не понимало Шостаковича, когда он поддержал джазовую музыку[1058]. Говоря откровенно, он был прав. Нельзя ни с какой музыкой, включая джазовую, бороться административными путями. Пусть к ней выразит свое отношение сам народ.