Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 2

Информацию от КПА мы получали через наше посольство. Руководители партии не жалели, что мы продали предприятия. Они обрели теперь возможность шире разворачивать пропаганду на этих предприятиях с чисто классовых позиций. До того же у них было двойственное положение. Например, в случае недовольства рабочих. Поднимать ли их на стачку? Или если валяют дурака заводские бюрократы. Бюрократические извращения на предприятиях бывают во всех странах. Помню, когда в 1931 году я работал в Москве секретарем Бауманского райпарткома, у нас происходили настоящие забастовки. Да и позже возникали «волынки» на ряде предприятий, даже после Великой Отечественной войны, причем довольно неприятные. Они вызывались или низким заработком, или бюрократическими извращениями, а чаще всего – когда устанавливались новые расценки и нормы выработки. Такие кампании проводятся у нас каждый год и всегда они обостряют отношения рабочих с администрацией. Думаю, что доныне они проходят не везде гладко. Все зависит от разумности руководителей и влияния партийной организации.

Конечно, сейчас уже не 1931 год! А когда только вводили нэп, случалось много забастовок. Установили новые расценки, ликвидировали вроде бы уравниловку, а в результате большесемейные практически ничего не получали. Трудное было время, особенно для многодетных. Был такой случай: забастовали рабочие Трехгорной мануфактуры, пошел туда Михаил Иванович Калинин[488]. Они его сами требовали, кричали: «Калиныча!» Я сам знаю, как это бывало. Когда я после Гражданской войны вернулся на рудники, на которых раньше работал, то тоже ходил с Абакумовым на шахту, где забастовали шахтеры. Они разделали нас «под орех», несмотря на то, что знали как облупленных и Абакумова, и меня. Ведь мы с ним работали еще до революции на той же шахте. А Калинина встретили галдежом: «Не знаешь ты, как мы живем. Теперь ты староста Союза, тебе-то что, а нам каково? Ты бы в нашей шкуре побыл!» – «Да что с ним говорить? Посмотри на него: сапоги целые, рубаха новая, имеет все, что надо, наверное, и пообедал, и выпил».

Михаил Иванович не растерялся: «Да, пообедал, и рюмочку выпил, и сапоги на мне новые. А вы бы как хотели, чтобы я, человек, который представляет Советский Союз, союзный староста, ходил в штанах с дырками на заду и светил задом? Ходил не в сапогах, а в лаптях? Тогда вы были бы довольны? Вам не стало бы стыдно? Одного старосту прокормить и одеть и то не можете? Что это за государство?» Тут другие голоса стали одергивать крикунов: «Правильно говорит Михаил Иванович». Но те не унимаются: «Как же, Михаил, семьи-то у нас неравные. Одно дело холостому, другое – семейным. Вот у меня сколько ртов, а работник я один!» Да, в то время это был очень острый вопрос. Я с ним тоже сталкивался, особенно часто в 1922 году, когда вернулся из Красной Армии.

Калинин ответил: «Да ведь это дело твое, и дети твои: ты их настругал, ты и корми!» Тут одни стали смеяться, другие возмущаться. Рабочий же не сдается: «Ты говоришь – настругал. Все люди этим делом занимаются. Керосину нет, темно, вот и занимаемся этим, в темноте не почитаешь. А потом дети рождаются. Их кормить надо, а заработки низкие». Опять все хохочут. Михаил Иванович продолжает перепалку, отбивается от нападающих. Другой ему кричит: «Да что ты ему втолковываешь, он старый, что понимает теперь в этих вопросах? Это мы молодые, а ему уже все равно!» Калинин: «Как это старый? Кто сказал, что я уже ничего не понимаю? Я еще разбираюсь в этих вопросах». Снова общий хохот. В конце концов Калинин уговорил рабочих, и они согласились, что надо работать; что пока не хватает товаров и продуктов, чтобы удовлетворить всех рабочих и служащих. Поэтому надо больше и лучше трудиться, тогда будет больше товаров, а там и зарплата поднимется.

Когда подобные проблемы возникали у австрийских рабочих на предприятиях, где мы были собственниками, то КПА попадала в затруднение: с одной стороны, она поддерживала советскую администрацию, но с другой – такая позиция оборачивалась против австрийских рабочих. Когда же мы все продали[489], компартия во весь голос заговорила в защиту рабочего класса. Тогда встал вопрос и о продаже предприятий частным лицам. Естественно, на рентабельные предприятия капиталисты зарились больше. Возникли дебаты в австрийском правительстве, и голоса разделились: социал-демократы стояли за сохранение государственной собственности, коммунисты их поддерживали, а буржуазные партии занимали иную позицию. Не помню, как решился спор. Но руки себе мы развязали.