Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 2

Желание подписать с нами новый договор мы расценивали как признание нашей мощи и возможностей социалистической системы. Конечно, тут было признание не внутреннее, не согласие с коммунистической идеей, а признание де-факто: социалистическая система показала свою устойчивость и жизненность, оказала сильное сопротивление германской армии и нанесла ей решающее поражение. Без Советского Союза союзники не смогли бы разгромить врага в такие сроки. На это им понадобилось бы значительно больше времени и больше крови. Они, как говорится, следовали в затылок нашей армии. Не буквально, конечно. Но это мы перемалывали воинские части вермахта, оттягивали все больше и больше его сил на себя, вынуждали Гитлера ослаблять Атлантический вал. В месяцы, когда Гитлер уже еле держался на ногах, Запад высадил десант[640] и тем самым принял участие в завершающих операциях по разгрому Германии, а потом получил возможность принять ее капитуляцию, когда немецкая армия была уже обескровлена Красной Армией.

Де Голль проявил явное понимание нашей роли, большее, чем американские политики и особенно Черчилль. После обеда Сталин пригласил его посмотреть кино (он тогда всех приглашал в кино). Де Голль поблагодарил, но отказался, сославшись на то, что занят. Он хотел поработать в тот вечер над документом, который готовился к подписанию. Зал, где Сталин смотрел кинокартины, был сравнительно небольшим. Как всегда, нам были поданы туда фрукты и, в виде исключения, шампанское. Сталин пригласил также летчиков из авиаполка «Нормандия – Неман». Он угощал их и очень любезно разговаривал с ними. Сам был крепко подвыпивши, его даже шатало. Нам стало неудобно, мы переглядывались между собой. С нашей стороны там присутствовали при этом Берия, Маленков и я. Не помню, кто еще. Мы беспокоились, что Сталин своим видом может создать себе плохую репутацию. Он обнимался с французами, пил сам и их спаивал. Французы могли подумать, что он пьяница. Нам же этого не хотелось, хотя такое заключение было бы абсолютно правильным. Нам было очень больно морально, но мы ничего не могли поделать. Остановить Сталина вообще никто не мог, да никто и не пытался. Это ведь означало стать его личным врагом.

Из кинозала Молотов выходил на встречу с министром иностранных дел[641] Франции, и этот министр приходил к нам туда. Они уединялись с Молотовым, согласовывая документ, содержание которого в деталях я не помню. По какому-то пункту у них возникли столкновения: наша сторона не соглашалась с формулировкой де Голля, де Голль не соглашался с нашей. В конце концов кто-то кому-то уступил не то нашли взамен эластичную фразу, и договор был подписан, но не помню, где конкретно: то ли тут же, в кинозале, то ли позже, но не в торжественной обстановке. Де Голль вел себя гордо, держался достойно, не гнул спины и не склонял головы, а ходил как человек, проглотивший аршин. Внешне он производил впечатление человека необщительного, даже сурового. Вот такие у меня остались впечатления от первой встречи с де Голлем.

После его отъезда Сталин нам рассказал, что он спросил де Голля о Торезе (Торез в это время находился в Москве[642]) и сообщил, что Торез собирается уехать в Париж. «Когда он приедет в Париж, вы арестуете его?» Не помню, что ответил де Голль.

Сталин не придавал особенного значения договору, который он подписал с де Голлем, хотя был удовлетворен тем, что Франция ищет контакты с Советским Союзом. Каждый из нас гордился бы этим. Сталин же по-своему понимал данную акцию, он смотрел как бы дальше: мол, сей договор – пустяки. Вот приедет во Францию Торез, развернет вовсю работу коммунистическая партия. Ее авторитет был там очень высок. К тому же в то время она обладала большим количеством оружия и представляла реальную военную силу. Компартия имела большое влияние в народе, которое она по праву заслужила как главная организующая сила, не щадившая своих сынов в схватках с гитлеровской Германией. Эта ситуация давала не просто надежду: Сталин был абсолютно уверен в том, что коммунисты начнут определять политику Франции и, возможно, к власти придет правительство, возглавляемое их лидерами.

Может быть, так и случилось бы, если бы во Франции не было тогда американских войск. Такое же положение сложилось в Италии. Итальянская коммунистическая партия тоже была очень авторитетной. Тольятти[643] готовился даже поднять вооруженное восстание и создать свое правительство. Сталин удержал его от этого, убеждая, что восстание будет раздавлено американскими оккупационными силами, которые находились в Италии. Получилось бы то же, что потом случилось в Греции. Там коммунисты тоже были многочисленны и господствовали на политической арене, народ их признавал и шел за ними. Но англичане раздавили восстание, и рабочий класс не восторжествовал[644].