Цесаревна, вскочив на ноги от неожиданности:
- Это вы обо мне? Как хорошо у вас получается! Так складно, что только запеть.
Цесаревна:
- Когда неприятности множатся, веселье мое растет… Расстроенной я бываю редко, зато горе тем, кто это видит. Как весело танцевать, когда в душе тревога.
Арлекин как ведущий:
- Государыня цесаревна! Теперь за вами слово.
Цесаревна:
- А что я должна сказать? Поблагодарить вас – слов тут мало, а денег, увы, в настоящую минуту нет.
- Нас занимают ваши горести. Поделитесь с нами, мы вынесем ваши горести за околицу с хороводом, и они там прорастут иван-чаем.
- Хорошо. Я отвечу вам той же монетой, блеском которой вы прельщали нас, то есть игрой.
Хор масок и цесаревна меняются местами. Публику составляют прислуга, конюхи, несколько крестьян и паж.
Цесаревна вся в движениях танца, то медленных, раздумчивых, горестных, то легких, стремительных и веселых, при этом мы словно слышим ее голос или угадываем ее переживания:
- Никак не удается выйти замуж! Еще при матушке решили выдать за короля французского, юнца, - незаконнорожденною сочли меня - с отцовской кровью, словно бога, о, величайшего из всех людей! Но вдруг нашелся мне жених по сердцу: брат мужа, ах, моей сестрицы Анны. Кузен он герцогу, а сам епископ… Голштиния, что рай земной для нас!
Арлекин с ужасом:
- Ужели вы покинули Россию!
Цесаревна, словно заливаясь слезами:
- Едва успела полюбить я брата, так он пред свадьбой занемог и умер! А тут смерть матушки, затем сестрицы, - одна я одинешенька осталась. А утешеньем явлен был племянник, юнец, но рослый, в деда, мог могучим, душой возросши, он предстать на троне, когда бы не склонила к старине его Москва увеселеньями…
Арлекин:
- А говорят, царь юный был влюблен в прекраснейшую всадницу на свете?
Пьеро:
- Охотой увлекаясь до упаду, как танцами, она, как амазонка, была неустрашима и прелестна, сама Венера не скакала краше.
Цесаревна:
- Я с юности с прозванием Венера росла – не в шутку, а вполне всерьез. Влюблен племянник в тетку – то ученье, и им бы тут заняться, не охотой… Приревновал к Нарышкину меня, красавец и ровесник, мной любимый, - хоть замуж выходи, два ветреника, - отправлен он, по выбору, в Париж. Жениться не решился, верно, а? Ну да, тогда б его в Сибирь сослали. Никак спасло нас легкомыслье наше. С племянником охотой увлеклась. Явилась даже мысль нас поженить. Смешная мысль! Для блага государства не столь смешная, чем помолвка наспех юнца с девицей, соблазнившей до, до сговора, помолвки жениха. И чем же это все закончилось? Бедняга слег, скончался он в день свадьбы.
Пьеро:
- Все это Долгорукие!
- Увы! Вина здесь и моя. И я влюбилась, быть может, безотчетно не желая с племянником юнцом делить корону и ложе, - разве это не смешно?! Корона не потеха. Это подвиг. Способна ли на это я – вопрос? А для любви, уж верно, я созрела.
Коломбина:
- Ах, кто же это?
- Сказать по правде, вы все рассмеетесь. Из денщиков отца… Вы не смеетесь? Да, из птенцов Петра, плеяды славной. Мне матушка прислала в камергеры (из самых верных) моего двора, как дядьку, мне знакомого из детства, так он служил мне, как отцу всегда. Его свела с племянником царем, чтоб Долгоруких к делу повернуть, и тут увидела его впервые, среди московской знати богатырь умом, душой и телом – я влюбилась!
Коломбина плачет и смеется от восторга.
Цесаревна, вся в пленительных движениях танца::
- Когда ж я влюблена, неотразима, как с поясом Венеры родилась. Мой камергер очнулся, как со сна, и видит: сад мой весь в цвету, - весна! Эй, паж! Сюда! Сыграешь камергера, чтоб просияла с поясом Венеры бедняжка цесаревна хоть на сцене, забыв все горести и униженья. Когда я влюблена и весела, по всей земле цветы, идет Весна!
Алексей Шубин важно выступает вперед.
Цесаревна хватает его за руку: