Воссоединение

– Нет. Дай мне сказать. Джен и Лайла навсегда останутся женщинами, которым ты причинил боль. Ты по-другому их и не рассматриваешь. Но… – Она осторожно повернулась к нему лицом, и он увидел, как на этом лице тенью мелькнула боль. – Ты уже заплатил сполна, сто, двести, триста раз, за то, что ты совершил. Только ты этого не видишь. По отношению к ним ты всегда будешь виноватым. Ты по-прежнему хочешь, чтобы они тебя простили. Я не хочу, чтобы ты провел всю оставшуюся жизнь, прося прощения. Ты этого не заслуживаешь. – Она закрыла глаза, и он легонько поцеловал ее в губы. Он старался придумать ответ, но она еще не закончила. Все так же с закрытыми глазами она сказала:

– Я хочу, чтобы наша жизнь была посвящена нам, посвящена настоящему. – Она чуть запнулась. – Я не хочу жить с призраками.

Он обнял ее и притянул ближе к себе.

– Я знаю, любимая.

Ему никогда толком не удавалось объяснить ей, что ему хочется жить с призраками. Это был его способ принятия того, что случилось, его путь к искуплению. И тут не было никакого самотерзания, как всегда думала Натали. Это был его способ справляться со случившимся. Его способ жить с этим.

Поначалу он не думал, что у него это получится. Он дал себе неделю. Проживем эту неделю и затем посмотрим. В день похорон, через шесть дней после аварии, он встал рано. Они с Лайлой остановились в неопрятной гостинице типа «постель и завтрак» в центре Корка, номер был тесным и слишком жарким, без кондиционера. Когда они открывали окна, звуки с улицы не давали спать. Лайла все-таки уснула. У нее были какие-то таблетки, которые она взяла у матери.

Эндрю взял у нее сигарету, склонился над перилами балкона, смотрел на раскинувшуюся двумя этажами ниже улицу и курил. Солнце светило раздражающе ярко, было уже тепло, несмотря на семь часов утра, и было шумно: звяканье бутылок, глухой стук пивных банок, швыряемых на улицу. Сигарета вызвала тошноту, он притрагивался к ним, только будучи пьяным, а в то утро он был ужасающе трезв. Все ощущения были обострены, он чувствовал неприятное щекотание никотина во рту, прилипшую к вспотевшей пояснице футболку, дыхание Лайлы за спиной, вздымавшийся из глубины желудка ужас, подступавший к груди, а потом к горлу. Он думал о Джен, которую не видел пять дней, с того самого утра после аварии, когда они встретились в больнице. Думал о Натали, до сих пор не пришедшей в сознание. Думал о Мэгги, матери Конора. Даже на мгновение подумалось, что при минимуме усилий он может броситься вниз, через перила, и все будет кончено.

Позже, когда он пытался дрожащими руками завязать шнурки на ботинках, до него дошло, что после этой недели будет другая. А потом еще одна. И ему придется найти способ справляться со всеми этими днями и неделями, потому что в глубине души он знал, что не будет бросаться ни через какие перила, ни сегодня, ни в другой день. Лайла вышла из ванной комнаты, встала на колени у его ног и поцеловала его. Он уловил запах алкоголя в ее дыхании. Было без четверти девять.

– Ты уверен, что надо? – спросила она.

Он не был уверен, он испытывал ужас, но все равно пошел. Он тогда не полностью все постиг, это случится позже и не без посторонней помощи. Но тот день был отправной точкой. Поскольку он никогда не мог от этого освободиться, ему пришлось жить с этим. И, как бы странно это ни звучало, он теперь уживался с призраком Конора если и не комфортно, то по крайней мере мирно.

Глаза Нат были закрыты: таблетки сделали ее сонной, он подумал, что ей удалось задремать, но когда попытался отодвинуться, она обвила его рукой. Он притянул ее ближе, зашептал ей в волосы:

– То, что было с нами шестерыми, не ограничивается лишь печалью, болью и обвинениями, ты же знаешь. Помнишь? Помнишь, какими мы были когда-то?

Четверг, 21 ноября 1996 г.