Восстанавливая равновесие

– Восемь месяцев, муж мой, мы прожили в счастье. Восемь лет мы прожили в горе. Ныне время печали нашей заканчивается. Я ухожу в новую жизнь, – её взгляд рассеянно скользнул по взволнованному лицу Эрика. – Я отпускаю в новую жизнь тебя.

Груец вздохнул, дёрнулся, порываясь что-то сказать. Слова застыли на его языке, остановленные жестом Нумы.

– Дитя, растущее в моём чреве, усилило мой дар. Ты станешь отцом, не пройдёт и года. Но не ищи мать для своего сына – она найдёт тебя сама. Найдёт совсем скоро. Ты вырастишь своего сына, не умрёшь после его рождения. Увидишь и внуков. Это станет наградой тебе за храбрость, ведь ты уже готов был и умереть, только бы принести новую жизнь миру.

Губы Дитриха дёрнулись в некрасивой нервной улыбке. Нума торжественно кивнула:

– Да, будет и «но». Я дарю тебе символ твоей новой жизни, горький и сладкий, – она щёлкнула пальцами, девушка в низком поклоне поднесла на белой тарелке большой красно-оранжевый грейпфрут. Рядом стоял стаканчик сока такого же цвета. Дитрих догадался, что от него требуется выпить сок. Он подчинился. Сок был специфическим.

– Ты расплатишься за свою свободу и счастье тем, что будешь любить свою жену, дышать ею до конца своих дней. Другая женщина не вызовет в тебе интереса. Жена будет верна тебе. Но ты не переживёшь её смерти.

Как просто, оказывается, жить почти вечно! В пятьдесят без малого лет женись на семнадцатилетней – и живи в согласии до её старости… Нума Алессандрос усмехнулась, и Дитрих понял, что она видит его мысли насквозь. Колдунья на миг коснулась его щеки.

– Прощай, глупыш. Будь счастлив. Скоро эта женщина упадёт с неба на тебя.

Церемония была закончена, Королева Нума удалилась в свой храм. Разошлись и зрители. Дитрих фон Груец понял, что задержаться на острове ему никто не предлагает. Благо и яхта – он знал из телеграммы капитана в отель – уже стоит в порту. Пора выдвигаться в очередное одинокое плавание. Может, в Гренландию?

А грейпфрут, лежащий на тарелочке на траве, он, уходя, всё-таки захватил с собой.

Дорога к порту вела вниз, крутая и каменистая, однако Груец ни о чём не жалел. Впервые за добрый десяток лет он чувствовал себя мальчишкой, лёгкость в душе и рвущуюся наружу песню. Дурак он был, что посчитал себя в силе и в праве укротить небожительницу, вот и поплатился за то. Теперь рад, что Нума его не на всю жизнь покарала одиночеством. Разве же можно удержать молнию в спичечном коробке?

– Стойте! Подождите! Bombenelement, mein Herr, да стойте же!!!

Шестым чувством определив, что вот-вот неизвестный транспорт, летящий сверху с жутким грохотом по камням, собьёт его, Дитрих Груец отскочил в сторону и обернулся. Ещё в десяти шагах от него, но абсолютно неудержимо, двигалась женщина. Высокие тонкие каблуки скользили по камням, не давали ей остановиться, одна лямка увесистого рюкзака слетела с плеча, и рюкзак болтался на локте, придавая дополнительного ускорения центростремительной силе. Груец не успел принять осознанного решения, принимать на себя роль остановочного столба или нет, решение приняла за него женщина. Врезавшись в застывшего посреди дороги немца, она шлёпнулась на мостовую. Уже тише продолжила ругаться на дорогом его сердцу немецком языке. Немка – на Кипре?

– Mein Arsch, barmherziger Gott! – причитала она. Как истинный джентльмен Дитрих готов был исследовать состояние означенной части тела. Но не хотелось получить при этом по морде.

Продолжая ощупывать попу и проклинать камни мостовой, женщина кое-как поднялась. Груец тем временем изучал упавшую на него, согласно пророчеству. Не молодая, нет, лет тридцати пяти, однако лицо приятное, густые волосы, связанные в «хвост». Неплоха и фигура – крепкое сильное тело, с мышцами и мускулами, толстой женщина не была. Скрывая растерянность, Груец нагнулся, поднял её рюкзак.

– Зачем вы кричали мне, госпожа?

– Чтобы остановить, понятно же! У вас ноги, как у гессенского великана, за один шаг – полгорода, а мне поговорить надо.

Дитрих с интересом уставился на любительницу сказок братьев Гримм. Вот так, с красными от гнева щеками и кончиком носа, она очень даже миленькая. Женщина присела, чтобы собрать рассыпавшиеся по мостовой вещи, но даже за этим занятием не переставала говорить:

– «Давай, перебирайся на Кипр, Юлия, здесь работа, здесь зарплата, здесь столько свободных мужчин…» Ха! Нет, работа и зарплата – я не спорю, всё в порядке, всё равно в Швейцарию мне путь закрыт. Но эти сексуально озабоченные жеребцы-киприоты! Толпа! И каждому – только секс! А я семью хочу… детей хочу… а для детей у них свои девушки. Ненавижу греческий язык! – женщина с яростью пружины распрямилась.

Дитрих старался не улыбаться слишком откровенно.

– Я тоже ненавижу, – согласился он. – Язык можно сломать об него. И чем я могу вам помочь, süßes Mädchen?