Восстание

Он щурил глаза и так смотрел на сверкающую поверхность озера, будто Байкал испугал его.

— Далай-Нор…

— Забалакал… — сказал лобастый, насмешливо взглянув на баргута. — Молчал, молчал да и надумал. Видать, и его проняло…

Он повернулся к окну и долго глядел на голубую гладь Байкала, потом вздохнул и сказал:

— Из той же своры, а винить шибко не приходится. Спрос с него небольшой — жил в лесу, молился колесу.

Баргут понял, что разговор идет о нем, и заулыбался, щурясь, как котенок, когда ему чешут за ухом.

— Чует, что про него беседу ведем, — сказал лобастый и спросил баргута: — А ты что, друг, из капиталистов будешь или из помещиков?

Баргут еще радостнее заулыбался и закивал головой.

— Цветет, — сказал лобастый. — Ну, ни дать ни взять, именинник… Улыбается…

— Юнкера в Иркутске тоже улыбались, когда мы их разоружали, — сказал Никита, вдруг вспомнив солнечный зимний день, широкий двор военного училища и юнкеров, сдающих черемховским шахтерам оружие. Они стояли строем, как на параде, и многие из них улыбались, словно были очень довольны, что расстаются с надоевшим оружием. — Тогда улыбались, а сейчас снова против нас войной пошли. Говорят, у Семенова их немало. Разберись тут, все они на одно лицо…

Лобастый потупился, будто застыдившись, потом поднял на Никиту посветлевшие глаза и сказал:

— Ты его, парень, с юнкерами не равняй, какой он юнкер. Да они ему враги вдвое, чем нам. Они его обманом против нас воевать заставили, подлецом стать заставили… Его и пожалеть не совестно…

Лобастый замолчал, закрыл глаза и долго чесал рукой небритый подбородок.

Кто-то открыл окно, и в вагон легким прохладным ветерком ворвался воздух. Запахло студеной водой, клеем тополевых почек, молодой листвой берез и дымом паровоза.

Раненые приумолкли и, отдыхая после беспокойного разговора о японском десанте, смотрели в окна на безбрежную гладь прозрачной голубой воды.

— У них вся сила в обмане, — вдруг сказал лобастый, повернувшись лицом к Никите, и нахмурился. — На нем у них все стоит. Нашего же брата, рабочего человека, грабят, нашим же трудовым потом богатеют, нашим же братом воюют за свои барыши. — Он взглянул на баргута и прибавил тише: — Понять это надо, и он поймет…

— Поймет ли? — спросил Никита.

— Дай срок, поймет. А когда разберется, что к чему, он им своими зубами глотку перегрызет, не простит…

«Поймет ли? — повторил про себя Никита. — Может быть, и поймет… Только когда?»

Он повернулся к окну и стал смотреть на потянувшийся мимо лес.

4

Поезд шел медленно, а деревья подступали так близко к насыпи, что различим был каждый листок опушающихся берез. Байкал остался позади, и справа открылась широкая многоводная Ангара. Кругом все было залито солнцем: и река, и яркая, точно дождем омытая, зелень берез, и желтые с синим гравием откосы насыпи, и сверкающие рельсы соседнего пути, и прибрежные камни, усеявшие берег.

В вагоне было тихо, словно все вдруг задремали под размеренный говор колес. Из купе санитаров доносилось спокойное постукивание игральных костей домино.

Паровоз дал хриплый отрывистый гудок, лязгнули буфера, и поезд стал замедлять ход.

Никита приподнялся на руках и выглянул в окно. Однако увидеть Нестерову ничего не удалось. Поезд простучал колесами на стрелке и повернул на запасный путь. Вокзал и перрон скрылись за стоящим слева длинным составом товарных вагонов.

Лобастый, ухватившись за раму здоровой рукой, высунулся в окно.

— Эй, друг, какая станция? — крикнул он кому-то.

— Михалево, — услышал Никита.

— До Иркутска далеко?

— Недалеко, да проезда дальше нету… Бой там…

Никита, забыв о раненой ноге, свесился с койки и старался заглянуть за плечо лобастого.

— Какой же в Иркутске бой может быть? — кричал тот. — Откуда ему, бою, здесь взяться?

— Чехи, — сказал человек за вагоном. — Чехи боем пошли…

— Да ты толком расскажи… Эй, товарищ…

Но человек за вагоном не ответил, видимо, он уже прошел мимо.

В вагоне молчали. Раненые смотрели на лобастого так, словно он был виновником того, что чехи боем пошли, и все ждали от него объяснений.

Заснувший баргут тоненько посвистывал носом и во сне улыбался детской простодушной улыбкой.

О чешских войсках в Сибири Нестеров слышал еще год назад, когда учился в городском училище. Он знал, что чехи эти прежде были солдатами австрийской армии, но не пожелали сражаться против русских на стороне австро-германской коалиции и в первом же бою с музыкой и развернутыми знаменами перешли на русскую сторону, сделавшись добровольными пленными. Потом, после февральской революции, из этих добровольных пленных правительством Керенского был сформирован в Сибири чехословацкий корпус для борьбы с немцами.

Корпус отправили на Юго-Западный фронт. Там чехи участвовали в июньском наступлении семнадцатого года. Наступление закончилось неудачей. Войска кайзера Вильгельма и июле перешли в контрнаступление и прорвали фронт под Камушом. Чехословацкий корпус вместе с русскими войсками отступил вглубь России.

Настали октябрьские дни. Правительство Керенского было свергнуто народом. Война с Германией окончилась. Чехословацкий корпус остался в России.