Восстание

Парень вернулся к столу, забрал коньяк и направился к выходу. Подойдя к дверям, он аккуратно, взяв двумя пальцами за пробку, бросил бутылку в одну из двух огромных золочёных ваз, стоявших по бокам от дверей, словно привратники.

– А вот с этим надо завязывать. Юрий Алексеевич уже неоднократно обращал внимание. Не губи себя так явно!

Антон бросил последний осуждающий взгляд, буркнул под нос (но акустика была чудеснейшая): «Актёришка!» – и вышел.

Царёв немедленно вскочил из-за стола, несколькими скачками подлетел к вазе и, не думая, сунул в узкое горлышко руку. Повезло: извлеклись без приключений на божий свет и рука, и бутылка в ней.

Фантастическим образом уже через пару секунд он оказался на своём стуле с бокалом в дрожащей руке.

Вынул зубами пробку, налил граммов сто, влил в себя коротким жестом, не выпуская из второй руки чуть было не потерянную и потому ставшую вдвое дороже ему бутылку. Налил ещё и теперь уже спокойно поставил на стол и бутылку, и бокал с приятно преломляющей свет жидкостью.

Посидел немного в задумчивости, болезненно скривился, вспомнив последнюю антоновскую фразу, плюнул на пол.

Решительно встал, подошёл к одному из зеркал. Внимательно оглядел себя с головы до ног. И внезапно стал декламировать Шекспира. Сначала тихо и грустно, но быстро входя в образ Гамлета, что со стороны, конечно, смотрелось бы очень смешно, появись тут зритель. Особенно трогательно выглядел красный бант на груди, порядком засаленный, но приобретший оттого большую революционность.

Быть или не быть, вот в чём вопрос. Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье?

На спектакль и зритель бежит: в дверном проёме появился Зверев и тут же встал.

Застыл и Царёв в гамлетовской бунтующей позе у зеркала.

Неловкая пауза длилась какие-то мгновенья: прыть свою Валерий Иванович не растерял. Он вернулся в шкуру Ленина, необычайно сильно закартавил и движения производил раза в полтора резче, чем требовалось для похожести.

– А-а-а, это вы, голубчик! Заходите-заходите, милости прошу! – он жестом пригласил Зверева присесть за стол.

Но тот ещё не очухался.

– Я н-на минутку! – заикаясь, произнёс коммунист.

Царёв глянул на него с фирменным ленинским прищуром, скопированным из советских кинофильмов, взялся обеими руками за лацканы пиджака. Головой кивнул на зеркало, возле которого только что декламировал.

– Это я так, упражняюсь в риторике. Очень пригождается, голубчик, в работе с народом! – от количества «р» у него чуть не свело скулы.

– А что, дорогой наш Юрий Алексеевич, не организовать-ка нам пролетарский театр? А я в нём буду играть главные роли.

Зверев нервно сглотнул.

– Как скажете, Владимир Ильич!

Лжеленин медленно пошёл к своему стулу, на ходу тихо и серьёзно проговаривая под нос, безо всякой «ленинскости» в голосе:

– Вот именно. Так, как я скажу.

Уселся, взял нож и вилку и указал приборами на яства перед собой.

– Не желаете ли разделить трапезу?

– Нет, спасибо. Владимир Ильич, я зашёл пригласить вас на чрезвычайное и неотложное совещание в моём коттедже. Если вы не против.

Царёв тем временем уже запихивал в рот яичницу с беконом, сразу всю, собираясь потом уже не спеша пережевать (дурацкая привычка осталась с голодных лет, когда ели с одной сковородки с собутыльниками). Не поднимая головы, он промычал:

– Ну я доем?

– Конечно, конечно, Владимир Ильич, ждём вас.

Царёв с досадой посмотрел в спину удаляющемуся свидетелю своих театральных опытов, проглотил через силу непрожёванную толком еду, бросил на тарелку приборы, взял салфетку, вытер лицо. Выпил налитый давеча коньяк и вернулся к зеркалу, продолжив декламировать как ни в чём не бывало:

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними? – он замер, довольно разглядывая себя в зеркале. Концовку как-то смазал, увлёкшись самолюбованием и размышлениями. – Умереть. Забыться.

Глава XiI

В увешанной трофеями гостиной Зверева пахло смертью и нафталином.

Компания собралась внушительная. Было несколько суровых мужчин с угадывающейся военной выправкой, были обрюзгшие, но преисполненные значимости лица из депутатской фракции коммунистов и молодые, пышущие здоровьем люди, судя по всему, боевики революционной партии. Завершали композицию седовласые функционеры с пузатыми кожаными портфелями на коленях, одетые столь старомодно, что в них сразу же угадывались региональные представители зверевской шайки заговорщиков.

Все расселись на шкуры, покрывающие диваны и кресла, свободным оставили лишь белого медведя, предназначенного для главного участника совещания.

Он вошёл быстрым шагом, чуть наклонив корпус вперёд, засунув пальцы рук в жилетные карманы. Мужчины вскочили, и все, кроме Кирилла, Антона и Зверева, принялись аплодировать, пожирая вождя революции восторженными взглядами.

Лжеленин слегка поклонился присутствующим, уселся в кресло и только тогда вынул пальцы из карманов для того, чтобы перецепить их на лацканы пиджака.

– Ну что-с, слушаем вас, товарищ Зверев.