Восстание. Документальный роман

Внутри горели яркие лампы, полное отсутствие полумрака не оставляло углов, где можно было скрыться, и это подталкивало танцоров друг к другу. Мало кто оставался у стульев, расставленных вдоль стен. Большинство партнеров надели летние туфли, отчистив их мелом, поэтому, когда танец требовал топать, над полом взвивались белые облачка. Сначала женщин не хватало, но вскоре хор спустился в зал и тогда, наоборот, женщин стало больше, чем мужчин. Девушка хохочущая украинская, девушка теребящая косу, застенчивая, девушка бойкая комсомольская, много, много, много девушек кружило по залу, от их соцветий в глазах рябило. Я не сразу увидел Анну. Она пряталась за колонной и посматривала на часы. Анна боялась, что в кафе случайно заглянет кто-нибудь из соседей и изобличит ее. Лишь спустя полчаса фокстротов я обратил внимание на тревожную незнакомку. Ее темно-пепельные кудри были осветлены и напоминали седину, однако ей было от силы двадцать пять. На Анне было серое платье с белым воротничком. Широкий лоб, сужающийся подбородок. Где я мог ее видеть? Что-то всплывало в памяти, но тут же погружалось в ее зияющие пропасти. Я подошел, чуть поклонился и спросил девушку, не желает ли она танцевать. Она среагировала быстро: кивок, поданная рука, и мы присоединились к другим парам.

«Почему вы так дрожите?» — удивилась Анна. «Вы знаете, — сказал я, пытаясь улыбнуться и вместо этого клацнув зубами. — Забыл, когда в последний раз обнимал девушку за талию. Наверное, еще в техникуме». Тогда она сжала мое плечо чуть сильнее и посмотрела в глаза: «Не волнуйтесь. Тем, что вы дрожите, вы меня вовсе не обижаете, а даже наоборот — приятно, что вы трепещете». «Это правда, — ответил я. — Вы меня взволновали». Весь оставшийся танец мы неловко молчали. Анна погрустнела. Когда мелодия доигрывала, я спросил: «Что случилось?» Она сняла руку с моего плеча и посмотрела на часы: «Мне нужно бежать, меня хватятся». Я понял, что если она уйдет, то черт знает, когда еще приедет этот союз граждан, и, возможно, мы не встретимся. Вспомнилось, как Олечка тяжело вздохнула, когда я промычал что-то на ее просьбу оценить платье, которое где-то раздобыла мама. «Почему ты не любуешься?! — возмутилась она. — Посмотри на меня. Что больше всего нравится женщинам?» Я замахал руками и собрался пройти мимо, но Ольга встала на пути. «Запомни, — наставительно сказала она, — женщинам больше всего нравится нравиться. Это очень важно!» Я остановился, подумал и кивнул. «Хорошо, — сказала Олечка. — А нравиться — кому?» Покраснев, я ответил: «Ну, наверное, мужчинам». Сестра поднесла палец к моему носу: «Нет! Другим женщинам. Подружки — как зеркало. Мужчины тоже зеркало, но часто мутное, с ними сложно». Я обиделся: «Что значит „с ними“?» Олечка спохватилась и погладила меня по рукаву: «Да, да, конечно. С вами. Ты наш мужчина». Мне не пришлось каким-то специальным образом усваивать сообщенную истину. Девочки не держали меня за чужого, и я слышал их разговоры. Их тайны не представляли для меня чего-то непознаваемого. Некоторое время я думал обо всем этом, но потом отвлекся на план дома, поэтому сам разговор насчет платья забыл — а теперь вспомнил.