Восстание на Боспоре

Савмак и часть войск были осаждены в акрополе. Атамаз с тысячью воинов начал создавать завалы в северной половине города, перегораживать улицы и рыть волчьи ямы на пути конницы. Его целью было сохранить выход из Пантикапея через северные ворота. Где-то за стенами действовал Абраг. Он сумел сплотить разрозненные отряды рабов и сатавков и создал угрозу левому крылу войск Диофанта, обеспечив этим возможность отхода Савмака к Парфению и Железному холму.

Пантикапей оставляли не сразу. Дни и ночи рубились на улицах и площадях. Жители бежали в более спокойные, отдаленные от центра переулки, но смерть и насилие настигали их везде. Горели и с грохотом рушились дома и надворные постройки. Зловещий шум и треск пламени, неистовые крики сражающихся, вопли женщин и плач детей слились в водопад звуков, от которых кровь стыла в жилах.

Стены акрополя подкапывали и обрушивали на дома горожан. В храмах устроили укрепления и места отдыха для воинов, так как бои шли круглые сутки. Здесь же скапливались огромные толпы раненых. На крыши храмов втаскивали баллисты и оттуда непрерывно обстреливали позиции повстанцев. Пленных убивали на месте или тащили в нижний город, где бросали в пылающие гончарные печи. На улицах было трудно дышать от мясной гари и тяжелого дыма, что стелился по земле.

Против сильнейших отрядов Атамаза Диофант повелел Олтаку двинуть полчища конных дандариев и сарматов, приказав им на скаку преодолеть завалы. Но воины Атамаза, распаленные боевой страстью, не дрогнули перед неистовым напором всадников. Они подготовили им достойную встречу. Когда конница с воем и гамом ворвалась в узкие улицы, захламленные обломками зданий, то все дома вокруг и кучи мусора оказались облитыми маслом, взятым из запасов, созданных ранее самим же Атамазом. Полетели факелы, и со всех сторон загудело жаркое пламя.

– Вот вам за сожженных братьев наших! Это наша жертва богу свободы!

Торжествующими криками повстанцы приветствовали страшную картину. Сотни всадников сгорели в пламени небывалого пожара вместе с конями и оружием. Кто и успевал покинуть его живым, то, пробежав несколько шагов, падал на мостовую и катался в мучениях, тщетно стараясь погасить горящие одежды. Лошади с пылающими гривами и выжженными глазами разбивались о заборы и дома, пытаясь вырваться из огненного ада.

И, вместо ожидаемого отступления, воины Атамаза предприняли встречную атаку. Они, как лава вулкана, прокатились по улицам до самого акрополя и ударили в тыл понтийцам, штурмовавшим эту последнюю твердыню Пантикапея.

– Держитесь, рабы! – кричал Атамаз, весь черный, как угольщик, размахивая топором. – Идем вам на подмогу!

Понтийские солдаты дрогнули, смешались, они не ожидали тылового удара. Пользуясь замешательством, рабы в неистовой ярости убивали их дубинами, рубили топорами, перебивали им ноги и, повергнув на землю, пятками крушили им ребра.

Атамаз в боевой страсти, которую уже нельзя было назвать ни храбростью, ни мужеством, но каким-то безумным возбуждением, после которого нет возврата к обычным чувствам и мыслям, казался неуязвимым. Его свирепость, свист его топора и удары, рассекающие человека пополам, внушили врагам такой ужас, что, несмотря на крики военачальников и самого Диофанта, понтийцы начали бегство в сторону порта, где стояли их корабли.

Диофант походил на помешанного. Он выхватил меч и рубил им, не разбирая ни своих, ни чужих. Но и он должен был отступить перед натиском тех, кто побратался со смертью и не боялся ничего, кроме плена.

– За свободу! – взывал Атамаз. – Убивайте, убивайте! Мы победим!

Результатом атаки было освобождение всех, кто оказался осажденным в акрополе.

Вот и Савмак! Атамаз кинулся навстречу другу. Тот вышел из ворот акрополя вместе с толпой изнуренных нечеловеческим напряжением воинов-рабов. Царь тяжело дышал, полураскрыв рот, губы его запеклись, глаза, налитые кровью, округлились, как у разъяренного дикого коня-табунщика, отбивающего нападение стаи волков. Распаленный боем, в окровавленном панцире и многократно помятом блестящем шлеме, он выглядел настоящим богом войны. Рядом с ним, одетая в скифскую кольчатую рубаху и кожаные шаровары, решительно шагала Гликерия с мечом в руке. Она напоминала женщину-воительницу из древних сказаний. Все заметили, что на лезвии ее меча краснела кровь.

– Смотрите! – зычно крикнул Атамаз своим воинам. – Сама царица наша обнажила меч и поражала врагов! Вот она, Афина Паллада! Слава царю и царице! Мы победим!

Но враги не дремали. В ответ на временное поражение понтийцы, объединив вокруг себя херсонесцев, фанагорийцев и варваров Олтака, устремились обратно сплошной стеной, начали метать камни и свинцовые шары из пращей, нанося рабам большой урон.