Восстание на Боспоре

Дромос кончался усыпальницей, довольно просторной и сухой. Свет слабо проникал сюда, здесь царили сумерки и прохлада. Савмак сразу почувствовал себя в этом убежище небывало свободным, далеким от людей. Чувство отрешенности от жизни города, возможность перестать держаться настороженно так понравились ему, что отныне посещение склепа стало одной из его потребностей. Тем более что в нишах для гробов ничего, кроме пыли, не оказалось.

Сюда Савмак стал уходить от людей, здесь он говорил вслух, обдумывал все, что видел и слышал, представлял себя то Ахиллом, то сказочным богатырем, полубогом Гераклом. Старался подражать эллинским манерам, разучивал их, говорил длинные речи на эллинском языке, примешивая и скифские слова, он чувствовал себя в подземелье так же непринужденно и хорошо, как, бывало, на кургане в степи, за дедовым пчельником. Здесь он обдумывал слова молений единому богу, запоминал их. В те дни он не мог и предполагать, какую роль в его судьбе сыграют этот склеп и одинокие прогулки за город…

7

Слабостью Зенона было пьянство. Он вдохновенно и долго мог поучать, выпив фиал хорошего вина, его лицо, особенно нос, наливалось краской. Но царевич слушал рассеянно, Савмак же не пропускал ни одного слова. Старался проникнуть в суть противоречивых утверждений дядьки, часто спрашивал его о многом в отсутствие царевича. Тот снисходительно отвечал, а иногда даже рассказывал вещи, о которых не упоминал при Перисаде.

Так Савмак узнал от Зенона, на беду свою, о рассказах Ямбула и Евгемера про далекие страны, где все люди равно счастливы, и многое другое.

Заметив, что Савмак стал смело держаться с царевичем и даже вступать с ним в спор, Зенон однажды сказал:

– Слушай, Савмак, ты помнишь мой рассказ о знаменитом певце и музыканте, по имени Тамирис?

– Знаю, наставник, помню. Кифаред Тамирис захотел соревноваться с музами…

– Верно. А что дальше?

– Музы, боясь, что Тамирис превзойдет их в пении и музыке, ослепили его…

– Истинно так! Не забывай о судьбе этого человека!

Но Савмак не понял намека старого воспитателя. Он не замечал и того, что неприязнь и ревнивое чувство Перисада к нему растет. Он с увлечением повторял то, что промелькнуло мимо ушей царевича, а однажды рассказал ему о том, что далеко среди южного океана есть остров, где живут люди, у которых все общее. Эти люди равны между собою.

– В этом Солнечном царстве, – говорил Савмак, блестя глазами, – нет рабов и господ, там все люди – братья! Они трудятся лишь для того, чтобы иметь пищу и одежду, они не знают, что такое бедность и богатство… А вот еще. У Евгемера описана жизнь «счастливых панхейцев». У них тоже нет рабов. Все люди делятся на группы – жрецов, ремесленников, земледельцев и воинов-пастухов. Все они свободны и одинаково счастливы!

– Это интересно, – вздыхал царевич, невольно поддаваясь влиянию пылких слов своего слуги. – Хорошо тебе: слушаешь, что Зенон говорит, ешь да спишь. А я – царский сын, должен думать о многом, присутствовать на молениях, встречах… А теперь я еще жрец Аполлона и принимаю участие в… управлении государством!.. Да!.. Вот сейчас скифы опять хотят воевать с нами…

– Скифы? – насторожился Савмак. – Хотят воевать с нами?.. И ты решаешь такие дела?

– А как же! – с важностью ответил царевич.

После минутного молчания Савмак неожиданно предложил:

– А вот будешь царем – сделай так, как в панхейской стране!

– Захочу – сделаю!

– Не сможешь… – покачал головой Савмак.

– Я не смогу? Я? – Царевич вспыхнул в возмущении и вскочил на ноги. – Да как ты смеешь говорить такое! Забываешься, раб! Я – сын царя! Я Спартокид, а Спартокиды все могут!

– Истинно царственные слова! – изрек торжественно дядька, появляясь в дверях со свитками под мышкой. – Как сладко слышать такую речь!.. Итак, начнем урок…

Савмак давно стал замечать, что Зенон весьма непоследователен в своих поучениях. Он, видимо, совсем забывал, о чем говорил вчера, и ежедневно начинал сначала или противоречил сказанному накануне. Так получилось и в этот раз. В прошлый урок он утверждал, что скифы полуживотные и не способны ни к чему, кроме рабства. Сейчас начал рассказывать о том, как скифский царевич Анахарсис был признан одним из семи мудрецов мира, изобрел горящий трут, двузубый якорь и гончарный круг. И прославлял скифов за то, что они победили царя Дария Персидского, уничтожили войско царя Кира, а его самого предали смерти. Рассказывал, как они разгромили македонского полководца Зопириона, наводили ужас на Египет и его царя Везосиса и полторы тысячи лет взимали дань с азиатских стран. Лишь ассирийский царь Нин прекратил выплату этой дани.

Все эти повествования звучали странно и некстати перед началом новой войны Боспора со Скифией.

Зенон накануне с важностью поучал царевича, как нужно угождать богам Зевсу, Аполлону, Афродите, напоминал о родстве Спартокидов с Посейдоном и Гераклом. Сегодня же, сидя в своем кресле с опухшим от вчерашней попойки лицом, он сокрушенно изрекал то, что эллинские боги – всего лишь олицетворение природы и человеческих страстей, бог же над миром один, имя ему – Разум!..