Восстание на Боспоре

Мужчины помогли Гликерии сесть в седло, Евтаксию посадили на круп лошади к одному из воинов. Она уселась за спину рослого парня и уцепилась за него руками. Ночная кавалькада затрусила обратно, в сторону утихающего пожара. Пахло конским потом и землей, развороченной копытами лошадей.

Мелькнули черные силуэты деревьев и высоких строений. На фоне алого дыма выставилась острая, как шлем, крыша башни и остроконечный частокол, видимо срубленный из целых бревен, поставленных торчмя.

Пахнуло жильем. Они остановились перед больший укреплением – не то двором, не то крепостью, расположенной на возвышении.

– Эй, кто там! Открывай ворота! – крикнул Анхиал.

– Кто там? Ты, Анхиал?

– Я, кто же больше!

Ворота надсадно заскрипели, и в этом звуке почувствовалось, как крепки их тяжелые створки, способные выдержать даже удары тарана.

Женщины молчали. Их спутники въехали во двор, освещенный еще не утихшим пожаром и факелами в руках многочисленных людей.

– Потушили?

– Сам видишь. Растаскали бревна, а полы еще горят, и стойки дубовые тоже. А вы поймали беглецов?

– Поймали, да не их. Эй, посторонись!

Только теперь перед взорами путешественниц предстала картина того, что здесь творилось.

Кругом двора стояли постройки, они казались огромными в неверном освещении. Одно из строений с треской оседало, охваченное пламенем, окутанное клубами дыма. Люди носили воду в ведрах и передавали их тем, кто стоял на придвинутых телегах, мощными взмахами заливая огонь. Старшой властно кричал на толпу рабов, что баграми таскали обугленные бревна.

Посреди двора сгрудились копейщики, слышались гневные окрики:

– Нет, ты скажешь, кто помог бежать подлым бездельникам!.. Скотина!.. Я спущу с тебя шкуру и мясо!..

После чего раздавались хлесткие удары, хорошо знакомые тому, кто присутствовал когда-нибудь на палочных расправах с рабами, – наказание обычное в рабовладельческом хозяйстве.

Рабыня Евтаксия, услышав эти грозно-знакомые звуки, сразу сжалась в комок и, сойдя с лошади, торопливо направилась к своей госпоже.

– Я здесь, – спокойно сказала Гликерия, спрыгивая с седла.

– О госпожа, мы попали в плохое место. Здесь рабы бунтуют.

– Кажется, уже все кончилось, – так же бесстрастно ответила хозяйка.

В сопровождении своих временных спутников женщины подошли к высокому крыльцу с многоступенчатой широкой лестницей. На крыльце толпились вооруженные люди с факелами, среди них выделялся невысокий человек с повязкой на голове. Он с решительным видом указывал рукой на пожарище, отдавал громкие приказания.

– А, вернулись! Поймали беглецов?.. Не догнали?.. Быть вам, бездельникам, на конюшне! Всех перепорю ремнями, как надо!

Голос человека с повязанной головой звучал задорно, но не очень грозно. Всадники не спеша передавали коней в руки конюхов и не проявляли особого страха перед сердитым хозяином.

Старшой Анхиал, широкоплечий мужчина, уже немолодой, подошел к крыльцу и с поклоном доложил:

– Бунак и его дружок Хорей бежали благодаря этим вот женщинам.

– Неправда! – прозвенел возмущенный голосок Евтаксии. – Неправда, господин, не верь этому нерадивому рабу! Как могла моя госпожа и я помочь беглецам, если мы сами были ограблены ими?.. Мы ехали…

– Замолчи, Евтаксия, – оборвала говорливую служанку Гликерия, – всегда ты суешься со своим языком!

– Но этот лукавый раб пытается оправдаться и все оклеветать. Толстый боров, племенной бык! Нас ограбили лишь потому, что он распустил рабов, порученных ему господином!

– Вот это верно сказано! – раздался голос со стороны, и вся многоликая толпа рассмеялась, к досаде Анхиала.

– Вижу я, – заметил высоким голосом хозяин, – что вместо двух беглецов ты, Анхиал, притащил откуда-то двух баб. Не знаю, заменят ли они своей стоимостью цену потерянных рабов.

– Моя госпожа – благородная дочь воеводы Пасиона! – не выдержала Евтаксия. – Она не пленница в вашем деревенском доме, а гостья! И следовало бы принять ее как подобает!

Анхиал поднялся на крыльцо и, показывая на женщин нагайкой, доложил обо всем хозяину. Тот отстранил слугу жестом руки и пытливо вгляделся в безмолвную фигуру девушки, закутанную в дорожный плащ. Ее лицо было спрятано в тени нахлобученного капюшона.

– А ну, подойдите! – раздался властный приказ.

Гликерия поняла, что это относится к ней, и медленно поднялась по ступеням крыльца, поддерживаемая услужливой бойкой рабыней с черными глазами.

Гликерия откинула капюшон. Слуги подняли выше факелы, их лица выражали любопытство. Каких только тут не было! Грубые с бородами, безбородые, усатые, в шлемах и колпаках, вытянутые и суровые, круглые, как луна, молодые и старые, веселые и мрачные. Хозяин выглядел тщедушным, но на его одежде сверкали золотые фибулы, а узкая рука в перстнях лежала на рукояти богатого меча. Другой рукой он хотел сделать какой-то выразительный жест, но вместо этого медленно опустил ее, одновременно отступив назад в некотором смущении. Его молодое лицо с острыми мелкими чертами, не лишенное приятности, из задорного стало по-мальчишески удивленным, словно обмякло.

Не отводя глаз от лица ночной гостьи, он произнес совсем другим тоном: