Восстание потерянных

– Мама… – прошептал он. – Мама, вернись…

Он верил, что если она вернется, то вернется все, что Саша Зубов утратил: любовь, светлые дни, смех рядом с собой и запах, по которому истосковался.

«Я должен найти отца», – сказал он себе.

Пройдя в прихожую, распахнул нишу и снял с крючка телогрейку. В прошлом году мама купила ему ее на вырост, куртка до сих пор казалась большой, хотя на самом деле в ней уже не стыдно было показаться на улице. Но сейчас его это не заботило. Подняв воротник, он трижды повернул замок против часовой стрелки. Уходя, отец велел запереться на три оборота и не подходить к двери. Сейчас, нарушая запрет и выходя на улицу, он не чувствовал вины. Что его вина по сравнению с давящим страхом и предчувствием беды? Дверь он прижал к косяку, но закрыть ее было нечем.

Подъезд был тих, в нем было свежо и пахло, как и прежде, свежевымытым полом. Но сейчас этот запах не вдохновлял скорым появлением на улице. Он был тревожным предвестником его появления в ночном поселке, чего не бывало раньше. Не говоря уже об обстоятельствах, при которых это происходило. Он спустился по лестнице и вышел из дома.

Мелкое сито тотчас омыло лицо, и он сунул руки в карманы. Его не остановил бы и ливень. С непокрытой головой, полный страха и с комком сдерживаемого плача в груди, он вышел со двора и направился по дощатому тротуару в сторону школы.

Одинокий, никому не нужный, беззащитный и заполненный переживаниями, он шел по дороге, ступая сандалиями по доскам. Когда луну закрывали кроны деревьев, он ступал мимо, и тогда нога проваливалась меж досок. Несколько раз он выдирал ее силой, срывая сандалию. Все было плохо. Все плохо. Ничего хорошего…

Подойдя к школе, он не обнаружил света ни в одном из окон. Огромные, словно витражи универмага, окна спортзала тоже были черны. Он не знал, что делать. Возвращаться домой было выше его сил. Уходя, он выключил свет в надежде, что вернется с отцом. Он почему-то был уверен, что так и будет. Но планам его не суждено было сбыться, и теперь он не знал, как войти в дверь квартиры. За ней – темнота. И если бы просто темнота, он смог бы это пережить. Наверное. Но дверь была не заперта, и теперь он был почти уверен в том, что она не пуста…

Он не знал, что заставило его двинуться с места. То ли дождь, который вдруг полил как из ведра, то ли шорох гравия за спиной. Наверное, все-таки последнее. Встреча с собакой ночью была бы не испытанием, она стала бы кошмаром.

Сорвавшись с места, он побежал за школу. Там, с торцевой стороны здания, была ведущая в спортзал дверь. Отец чаще пользовался ею, а не центральным входом, когда приходил в школу. Вбежав на крыльцо, он поднял руку, чтобы постучать. Невероятность происходящего привела его к мысли, что это было последнее решение, на которое можно было надеяться, а потому – верное. Но не успел он взмахнуть рукой, как увидел, что дверь открыта. То есть она не открыта, но и не заперта. Как и квартира… Щель между нею и косяком уверила его в возможности свободного входа.

Он толкнул дверь, и она, скрипнув высоко и гулко, провалилась внутрь и исчезла во мраке. Перед ним было мертвое, пропитанное неизвестностью огромное помещение, больше которого он не видел никогда в жизни. Но это было помещение отца. И поэтому Саша Зубов вошел, и звук его шагов тут же понесся вверх.

Чтобы не удариться лицом о волейбольную сетку, добавляя в копилку своих кошмаров еще один, он выставил правую руку перед собой.

Грохот за спиной заставил его сжаться. Пролегавшая под ним тусклая полоса проникшего в спортзал света исчезла. Он перестал слышать живой шелест дождя.

«Это ветер закрыл дверь», – успокоил он себя и двинулся вперед.

Через несколько тысяч шагов он, наконец, коснулся сетки. Он был готов к этому, но когда это случилось, все равно вздрогнул.

«Это просто сетка. Она не живая».

Куда он шел? Он не знал. Но ему хотелось поскорее расстаться с мыслью, что отец ушел из школы, позабыв закрыть дверь в спортзал. Ему хотелось сжиться с мыслью, что он сидит с тренерами где-то внутри школы, в кабинете, окно которого не выходит на здания.

«Окно горит, – говорил он себе, – просто мне не было его видно…»

Чтобы войти в школу, ему всего-то нужно было пересечь вторую половину зала и разыскать проход. Глаза уже привыкли к темноте, и он видел темный проем, через который можно было пройти в саму школу.

Взгляд упал на нечто большое, темное, поставленное в угол зала словно гигантский кубик. И он опознал в этом кубике высокую стопку матов. Часто, когда мама еще была жива, отец забирал его на тренировки и сажал на эту кучу, как на крышу дома. Играл с учениками в футбол, а Саша Зубов лежал на животе, подперев голову руками, и с интересом наблюдал. Но сейчас стопки было две. Одна, по-прежнему высокая, была на своем месте. А вторая, низкая, мата в четыре, не больше, доходила ему до колен.