Восстание потребителей

«Люди нас не поймут!» — сказал Ельцин, помрачнел еще больше и вышел из магазина общаться с народом, который говорил, что хорошо, конечно, десять сортов сметаны, но где ж это виданы такие цены?

Президент боялся, что люди его не поймут, однако люди его поняли. Роптали на дороговизну, но наслаждались информацией, безопасностью, выбором и возможностью быть услышанными. Даже президент Кеннеди в 61-м не догадался, что потребитель имеет какие-то права кроме перечисленных им четырех основных. Только много лет спустя после знаменитой речи Кеннеди в Конгрессе Соединенных Штатов Всемирная организация потребительских союзов додумалась добавить к перечисленным Кеннеди правам потребителя еще «право на удовлетворение базовых потребностей» и «право на здоровую окружающую среду». А в 92-м в России граждане и мечтать не смели о том, чтобы иметь такие права. Они просто наслаждались открывающимися потребительскими возможностями.

Как и предрекало правительство Гайдара, прилавки российских магазинов и выросшие на каждом углу торговые палатки действительно едва ли не в одночасье наполнились самыми разнообразными товарами. В цивилизованном мире про многие из этих товаров никто и не слыхивал. Никто не знал, например, про польский ликер Amaretto, но российские граждане с удовольствием покупали его, а некоторые даже пили. Другие носили невиданную спортивную одежду Abibas и вставляли неведомые маркетологам аудиокассеты Acfa в неслыханные магнитофоны Pieonear.

7 февраля 1992 года российский парламент принял практически без изменений «Закон о защите прав потребителей», который разрабатывали мечтатели-консюмеристы в пику закону о качестве, разработанному советским Госстандартом. Не было уже ни Госстандарта, ни зампреда правительства СССР по социальным вопросам Александры Бирюковой, ни самого СССР.

Зато были товары. Черт знает какие, черт знает как произведенные и черт знает как продаваемые. Предстояло всерьез побороться за их качество и всерьез разъяснить российским потребителям, какие у тех есть права.

Глава третья

Суд идет

Диана Сорк всерьез полагала, что нет ничего хуже, чем быть девочкой из Подмосковья, особенно если ты еще и еврейка. Поэтому считала себя девочкой из Одессы, ибо в Одессе родилась, а в подмосковном Хотькове просто жила. У девочек, живших в Москве были музеи, кинотеатры, кафе, хотя бы время от времени. К тому же девочки, жившие в Москве, каждый день шли из школы домой мимо магазинов, и всегда был шанс, хоть и небольшой, что в тот самый миг, когда девочка идет мимо магазина из школы, на прилавок выбросят какую-нибудь красивую одежду, и очередь не успеет быстро собраться, и деньги окажутся в кармане. Или наоборот, очередь будет такой длинной, что успеешь занять ее и сбегать домой за деньгами, вернуться и купить что-нибудь такое, в чем потом не стыдно сходить в театр или даже в кафе. Так Диана представляла себе жизнь московских девочек.

Про девочек из глубокой провинции Диана думала вот что: их родители знали, что надо хоть раз в жизни повезти ребенка в Москву и показать Кремль. Многие девочки из провинции имели в Москве родственников, к которым приезжали раз в год, селились недели на две и целыми днями ходили в музеи, театры и по магазинам.

А вот у девочек из Подмосковья не было ни того ни этого. Они не ходили по улицам большого города из школы домой. Им до большого города было, предположим, полтора или два часа на электричке — путь, казалось бы, недалекий, но трудный. Родители часто возили Диану в столицу смотреть Мавзолей или Кремль, но им почему-то не приходило в голову отпустить дочку в Москве одну поглазеть на магазинные витрины. Ни в четырнадцать, ни в шестнадцать.

У родителей девочки из Подмосковья не было такого чувства, будто Москва где-то далеко, будто нужно собираться в нее как в далекую, но обязательную экспедицию, как магометане собираются в хадж. Родителям не приходило в голову, что девочке надо сходить на концерт группы «Машина времени» или спектакль Яновской «Соловей», где андерсеновскую птичку играл сорокалетний мужчина в телогрейке, вместо соловьиных песен читавший стихи не опубликованного еще Бродского. Москва была совсем рядом, и как-то казалось, что вот-вот все эти культурные достижения и новые веяния девочкою будут увидены. А московские знакомые и родственники не приглашали Диану погостить пару недель, потому что родственников в Москве у Дианы не было. Так она и не видела Москвы, кроме достопримечательностей. Ни в двенадцать лет, ни в четырнадцать, ни в шестнадцать.