Восстание против современного мира

В исламе довольно схожий смысл был заложен в институте гарема. В христианской Европе оставление женщиной внешней жизни и уход в затворничество сразу же вызывали идею о Боге —и это было исключительным случаем. В исламе для этого хватало мужчины, а затворничество в гареме было естественной вещью, осуждать которую или отрекаться от которой никогда не придет в голову никакой женщине приличного происхождения: представляется совершенно естественным, что женщина сосредоточивает всю свою жизнь на мужчине, что она любит его настолько широко и безличностно, что допускает соучастие в своем чувстве других жен, соединенных с мужем такими же связями и такой же преданностью. В этом видна та «чистота», о которой мы говорили выше как о сущностном условии пути. Любовь, ставящая условия и требующая любви и преданности со стороны мужчины, принадлежит более низкому уровню. С другой стороны, мужчина, являющийся действительно мужчиной, может познать любовь в этом смысле только через уподобление себя женщине; и при этом он утратит внутреннюю самодостаточность, которую, как опору, ищет в нем женщина, и которая пробуждает в ней желание отдать себя. В индийском мифе Шива, понимаемый как великий аскет вершин, одним лишь взглядом превращает в пепел бога любви Каму, когда тот пытается разбудить в Шиве страсть к его супруге Парвати. Подобный же глубокий смысл содержится в легенде о Калки-аватаре, где говорится о женщине, которой никто не мог обладать, так как все возжелавшие ее мужчины, притронувшись к ней, сами превращались в женщин. Женщина достигает подлинного величия, когда она дает, не требуя ничего взамен, как пламя, питающее само себя; любовь разгорается тем больше, чем меньше привязывается, чем меньше снисходит к ней объект ее любви, устанавливая дистанцию; насколько объект любви постигается как Господин, а не просто как супруг или любовник. В институте гарема все это присутствует: преодоление ревности, следовательно, и эгоизма страстей и чувства обладания со стороны женщины, от которой требовалось пребывать в затворничестве с юных лет и до смерти; и преданность тому, кто, имея вокруг себя других женщин, был способен обладать ими всеми, не «отдавая» себя при этом никому. Именно в таком «негуманном» подходе заключается нечто аскетическое; можно даже сказать, нечто сакральное. [484] В этом кажущемся превращении в чистый объект, в вещь, на самом деле пылает подлинное обладание, преодоление и даже освобождение: перед лицом такой безусловной верности (fides) сам мужчина в его человеческом измерении становится лишь средством, а перед женщиной открываются новые возможности, относящиеся уже к уровню, превосходящему земной. Подобно тому, как правила гарема воспроизводили правила монастырей, исламские предписания относительно женщин, согласно возможностям их природы, не исключали, а включали, и, более того, усиливали чувственную жизнь на плане, соответствующем монашеской аскезе. [485]В прочем, аналогичное отношение к женщине, хотя и в меньшей степени, считалось естественным в тех цивилизациях, где институт сожительства (конкубинат)имел регулярный характер и легально признавался дополнением моногамного брака: так было в Греции, Риме и в других местах. Там также стремились преодолеть чувство исключительного обладания супругом.

Естественно, мы не рассматриваем здесь гарем или другой аналогичный институт в чисто материальном смысле. Мы имеем в виду лишь то, что соответствует чистой традиционной идее, достижимой в принципе высшей возможности. Повторим, что задача традиции состоит в том, чтобы создать прочные каналы, чтобы хаотические тенденции жизни текли по ним в нужном направлении. Свободны те люди, кто, принимая традиционные ориентации, не воспринимают их как нечто навязанное, а естественно и сознательно, повинуясь внутреннему импульсу, восходят к реализации высшей, «традиционной» возможности своей собственной природы. Другие же, следующие указаниям традиционных институтов лишь на материальном уровне, без понимания и без сознательного проживания, —это люди, нуждающиеся в опоре: хотя они и лишены света, их послушание может вывести их за пределы чисто индивидуальных ограничений, ориентируя их в том же направлении, что и первых. Но для тех, кто не следуют ни духу, ни внешней форме каналов традиции, остается лишь хаос: это погибшие, павшие.