Читаем Восстание в пустыне полностью

Расим, сирийский офицер, в прошлом командир батареи в турецкой армии, управлял этими пушками и превратил их выстрелы во внушительную демонстрацию. Пушки прислали в подарок из Египта, где полагали, что для диких арабов пригодна всякая старая дрянь. У Расима не было ни прицельных приспособлений, ни дальномеров, ни таблиц стрельбы, ни разрывных снарядов. Он мог бы брать прицел до шести тысяч ярдов, но взрывные трубки его шрапнелей являлись древностями еще времен бурской войны, совершенно заплесневевшими, и если они даже взрывались, то иногда еще в воздухе, а часто просто когда их касались. Однако он достигал успеха быстротой и натиском, покатываясь от смеха над таким способом [52] ведения войны, а арабы, видя веселость командира, воодушевлялись сами.

— Слава Богу, — сказал один из них, — это настоящие пушки. Важно, чтобы они шумели!

Расим клялся, что турки гибли кучами, и, ободренные его словами, арабы с жаром бросились в атаку.

Дела шли хорошо, и у Фейсала появилась надежда на решительный успех, когда внезапно левый фланг заколебался и остановился в нерешительности. Под конец он показал спину неприятелю и беспорядочно отступил к лагерю. Фейсал, находившийся в центре, галопом примчался к Расиму и крикнул тому, что племя джухеина разбито и что он должен спасать пушки. Расим запряг их и пустился рысью прочь. За ним устремились войска. Фейсал и его челядь составляли тыл, они осмотрительно двинулись к Янбу, оставив на поле битвы племя джухеина под начальством его вождя, шерифа Абд эль-Керима, моего прежнего проводника.

Когда я дослушивал печальный конец истории и вместе с Фейсалом проклинал измену братьев Бейдави, у дверей поднялась суматоха и Абд эль-Керим пробился сквозь толпу рабов, кинулся к балдахину, поцеловал в знак приветствия шнуры головного покрывала Фейсала и сел возле нас. Фейсал затаив дыхание взглянул на него и спросил:

— Ну как?

Абд эль-Керим рассказал про смущение, возникшее при внезапном бегстве Фейсала, и про то, как они с братом и доблестными соплеменниками всю ночь сражались с турками, одни, без артиллерии, пока не стало невозможным удерживать пальмовую рощу и им также пришлось отступить. Его брат с половиной всех мужчин племени как раз входят сейчас в ворота города. Остальные рассеялись вверх по вади Янбу в поисках воды. [53]

— А зачем ты отступил к лагерю в тылу нас во время битвы? — спросил Фейсал.

— Только для того, чтобы приготовить себе чашку кофе, — сказал Абд эль-Керим. — Мы сражались от восхода солнца до сумерек, очень устали и очень хотели пить.

Мы с Фейсалом покатились со смеху. Затем мы пошли посмотреть, что можно было предпринять для спасения города.

Янбу, стоявший на вершине гладкого кораллового рифа, возвышался приблизительно на двадцать футов над морем и с двух сторон омывался водой. Другие две стороны города смотрели на ровные пространства песков, лишенные на многие мили всякого прикрытия и совершенно безводные. При дневном свете это место, защищаемое артиллерийским и пулеметным огнем, должно было стать неприступным.

Морская артиллерия прибывала каждую минуту. Бойль, как и обычно, сделал больше, чем обещал, и менее чем в двадцать четыре часа сосредоточил возле нас пять военных судов.

Арабы шумно радовались, видя в гавани большое количество боевых кораблей. Они обнадежили нас, что в дальнейшем паника не повторится, но, чтобы быть вполне спокойными, им нужно возвести для защиты нечто вроде валов средневекового образца. Поэтому мы воздвигли возле рассыпающейся городской стены вторую, промежуток между ними заполнили землей и стали их укреплять, пока наши бастионы XVI века не стали неуязвимы для ружейных пуль и, возможно, для турецких горных орудий. Перед бастионами мы протянули колючую проволоку.

Впоследствии мы слышали, что турки упали духом при виде корабельных огней, заполнявших всю гавань, [54] и сверкающих прожекторов, шаривших по местности, которую туркам предстояло пересечь. Они повернули назад, и в ту ночь, я считаю, они проиграли войну{29}.

Фейсал устремляется на север

Полковник Вильсон приехал в Янбу, чтобы убедить нас в необходимости немедленно напасть на Ваджх, ближайший от Янбу порт на севере, откуда турки угрожали тылу Фейсала. Если бы мы внезапно повернули туда, инициатива перешла бы к нам.

Фейсал, если он с чем-нибудь соглашался, брался за осуществление плана со всем свойственным ему пылом. Он поклялся, что выступит немедленно, и в день Нового года мы с ним совместно обсудили значение предстоящего передвижения для нас и для турок.

Фейсал намеревался взять с собой почти всех людей племени джухейна, а также достаточное количество людей племен гарб, билли, атейба и аджейль, чтобы придать войску разноплеменный характер. Нам нужен был этот поход как своего рода заключительный акт войны в Северном Хиджазе, чтобы о нем пошел слух по всей Западной Аравии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное