Восстание в пустыне

9 мая 1917 года все было готово, и в ослепительном сиянии дневного солнца мы покинули палатку Фейсала, провожаемые его наилучшими пожеланиями.

Нас сопровождали Ауда и его сородичи, а также шериф Насир, который был проводником, и Несиб эль-Бекри, дамасский политик, являвшийся представителем Фейсала перед сирийскими поселянами. Несиб выбрал себе в товарищи сирийского офицера Зеки.

Нас эскортировали тридцать пять человек племени аджейль под начальством Абдуллы Ибн Дегитира, замкнутого, рассеянного, самодовольного человека.

Фейсал дал нам на руки двадцать тысяч фунтов золотом — все, чем он был в силах поделиться, и больше того, что мы просили, — для выплат новым людям, которых мы надеялись завербовать, что побудило бы племя ховейтат к быстроте.

К моим телохранителям — Мухеймеру, Мерджану и Али — прибавились еще Мухаммед, загорелый, [81] покорный крестьянский мальчик из какой-то деревни в Хауране, и Гасим из Маана, с крупными зубами на коричневом лице, преступник, объявленный вне закона, который убежал в пустыню к племени ховейтат после того, как убил турецкое должностное лицо в споре из-за налога на скот. Преступления против сборщиков податей вызывали в нас симпатию, и это окружало Гасима некоторым ореолом, на который он на самом деле не имел никакого права.

Наш проводник Насир знал местность так же хорошо, как свою страну. Когда наступила лунная и звездная ночь, его охватили воспоминания о родине. Он рассказал мне о выложенных камнями домах со сводчатыми крышами, об обильных фруктовых садах, по тенистым тропам которых можно было разгуливать, не боясь солнца.

Насир, несмотря на веселый нрав, легко поддавался перемене настроений, и в этот вечер он сам удивлялся, как это он, эмир Медины, богатый и могущественный, спокойно живший во дворце, покинул все для того, чтобы стать бессильным вождем отчаянной авантюры в пустыне. Уже второй год он был изгнанником, ведя войну перед фронтом армии Фейсала. То и дело его направляли в рискованные рейсы, в то время как турки хозяйничали в его доме, уничтожали его плодовые деревья и срубали пальмы. Он говорил, что смолк даже его глубокий колодезь, скрип колеса которого неустанно раздавался в течение шестисот лет, а сад, сожженный жарой, опустел, как те холмы, по которым мы ехали.

После четырехчасовой езды мы проспали два часа, но встали с солнцем. Вьючные верблюды, ослабевшие от проклятой чесотки, двигались медленно. Так мы плелись шесть часов, изнемогая от зноя. В одиннадцать [82] часов утра, против желания Ауды, мы сделали привал, растянувшись под деревьями.

После трехчасового перерыва вновь двинулись в путь. Через несколько часов мы достигли зеленых садов Эль-Курра. Белые палатки выглядывали из-за пальм. Пока мы спешивались, к нам подошли с приветствиями Расим, Абдулла, врач Махмуд и даже старый кавалерист Мавлюд.

Они рассказали, что шериф Шараф, с которым мы хотели встретиться в Абу-Рага, месте нашей следующей остановки, уехал на несколько дней для набега на неприятеля. Таким образом, спешка становилась излишней, и мы устроили себе праздник, проведя две ночи в Эль-Курре.

Правда, мы сократили вторую ночь отдыха в этом зеленом раю и в два часа выехали в долину. Стоял густой мрак, который, не могло рассеять слабое мерцание звезд.

Ауда был проводником, и, чтобы внушить доверие к себе, он стал упражнять голос в бесконечных "хо, хо, хо", напеве ховейтат, построенном на трех басовых нотах, высоких и низких, так однообразно повторявшихся, что нельзя было разобрать слов. Спустя некоторое время мы поблагодарили его за пение, когда тропинка свернула влево и наша длинная цепь последовала за эхом его голоса, разливавшегося в лунном свете по поросшим терновником холмам.

Прибыв в Абу-Раг, мы не нашли там Шарафа. Его ждали на следующий день, но он не приехал. Шараф прибыл лишь на третий день утром. Он захватил пленных на фронте и взорвал рельсовый путь и подземный сток для воды. Одна из его новостей заключалась в том, что в вади Дераа на нашем пути недавно прошел дождь, после которого остались лужи [83] свежей дождевой воды. Таким образом, наш безводный путь до Феджра сокращался на пятьдесят миль.

На следующий день мы покинули Абу-Рага. Ауда ввел нас в смежную долину, вскоре расширившуюся в песчаную равнину Шегга.

Не было видно никаких следов, так как каждый порыв ветра, словно огромная щетка, подметал поверхность пустыни с выгравированными на ней отпечатками ног последних путешественников, пока к песку вновь не возвращалась его девственная волнистость. На нем валялись лишь комья верблюжьего навоза, круглого, как грецкие орехи, и светлее песка; свистящий ветер сносил их в кучи.

В середине пути мы заметили пять или шесть всадников, ехавших со стороны железной дороги. Я был впереди вместе с Аудой, и мы спрашивали себя: друзья это или враги? Лишь когда они приблизились, мы увидели, что всадники принадлежали к арабским силам.