Восстание в пустыне

Я не предполагал, что будут два паровоза, и в то же мгновение решил взорвать мину под вторым, чтобы, в случае незначительного действия взрыва, неповрежденный паровоз не мог отцепиться и утащить вагоны назад.

Итак, когда второй паровоз въехал на мост, я поднял руку, подавая знак Салему. Раздался ужасный грохот, и железнодорожное полотно скрылось за столбом черного дыма и пыли высотой и шириной около ста футов. Из мрака доносился треск разбивающихся вагонов и продолжительный звучный металлический скрежет раздираемой стали. Крутящееся колесо паровоза внезапно вылетело из черной тучи, затмившей небо, с [152] музыкальным свистом пронеслось над нашими головами и медленно и тяжело упало в пустыне где-то позади.

После этого полета наступила мертвая тишина. Ни один крик, ни один ружейный выстрел не раздался, пока ставший серым туман от взрыва медленно двигался в нашу сторону от железнодорожного полотна и, миновав, растаял в горах.

Я в восторге бросился к сержантам. Салем схватил свою винтовку и разрядил ее во тьму. Не успел я вскарабкаться к орудиям, как ложбина оживилась выстрелами и темными фигурами бедуинов, устремившихся вперед, чтобы схватиться с врагом.

Я осмотрелся, желая понять, что происходит. Неподвижный поезд стоял на пути, оторвавшиеся и рассеявшиеся вагоны вздрагивали от града пуль, изрешетивших их насквозь, а турки выскакивали из них, ища прикрытия за железнодорожной насыпью.

Пока я созерцал представшую передо мной картину, над моей головой затараторили наши пулеметы. Длинные ряды турок на вагонных крышах покатились и были сметены, словно тюки с хлопком, яростным потоком пуль, бушевавшим и брызгавшим тучей желтых щепок от деревянной обшивки вагонов. Господствующее над местностью расположение наших орудий явилось для нас большим преимуществом.

Когда я добрался до Стокса и Льюиса, сражение уже приняло иной оборот. Уцелевшие турки скрылись за насыпью, имевшей здесь одиннадцать футов высоты, и за вагонными колесами. Пользуясь укрытием, они в упор открыли огонь по бедуинам. За изгибами железнодорожного полотна пулеметы врагу страшны не были, но Стоке выпустил из своей мортиры первый снаряд, и через несколько секунд раздался грохот от взрыва позади поезда. [153]

Стоке дотронулся до прицельного винта, и второй снаряд попал как раз в глубокую выемку под мостом, где турки нашли себе убежище. Он произвел там убийственное опустошение. Оставшиеся в живых в панике ринулись в пустыню, бросая на бегу винтовки и снаряжение.

Настал черед пулеметов Льюиса. Тот свирепо опустошал одну ленту за другой, пока весь песок не был устлан мертвыми телами.

Арабы, увидев, что битва окончена, побросали оружие и начали, словно дикие звери, вскрывать вагоны и грабить их.

Я сбежал вниз к развалинам, чтобы посмотреть на результат действия мины. Мост рухнул, и в его провал свалился передний вагон, переполненный больными. Все они, исключая трех или четырех, погибли при падении расколовшегося вдребезги вагона и образовали груду тел, истекающих кровью. Один из них еще был жив и бредил в тифозной лихорадке.

Следующие вагоны сошли с рельсов и разбились. Некоторые рамы совершенно испортились. Второй паровоз представлял собою дымящуюся кучу железа. Его задние колеса отлетели вместе с частью огневой коробки. Паровозная рубка и тендер, превратившиеся в скрученные лоскуты железа, валялись меж громоздящимися камнями мостовых устоев. Передний паровоз отделался легче. Хотя и он сошел с рельсов и полуопрокинулся, а его рубка взорвалась, он все еще находился под парами, а движущий механизм остался невредимым.

Долина представляла собою дикое зрелище. Полуголые арабы метались вокруг поезда в бешеном исступлении, визжали, стреляли в воздух, дрались друг с другом, вскрывая сундуки и слоняясь с огромными [154] тюками. Они распарывали их и разбрасывали содержимое, уничтожая все, что им не было нужно.

Всюду валялись десятки ковров, кучи матрацев и цветных одеял, груды мужской и женской одежды, часов, кухонных горшков, пищи, украшений и оружия. Возле стояли тридцать или сорок женщин без покрывал и истерически рвали на себе одежду и волосы, оглушая своими воплями самих себя. Арабы, не обращая на них внимания, вовсю продолжали крушить домашнюю утварь и грабить. Верблюды стали общим достоянием. Каждый с яростью нагружал их сверх всякой меры.

Увидев, что я не принимаю в этом участия, женщины кинулись ко мне, хватаясь за мою одежду, взывая о пощаде. Я уверял их, что все кончится хорошо, но они не отставали, пока меня от них не избавили несколько человек из их мужей. Они отпихнули своих жен, хватая меня за ноги в припадке отчаяния и ужаса перед близкой смертью. Они представляли собой гнусное зрелище. Я оттолкнул их ногой и наконец освободился.

Льюис и Стоке спустились, чтобы оказать мне помощь. Я немного беспокоился за них, так как арабы, обезумев, могли напасть как на врагов, так и на друзей. Уже трижды мне пришлось защищаться, когда они хватались за мои вещи, притворяясь, что не узнают меня.