Читаем Восстание в пустыне полностью

Луна еще не взошла над горою Гермон{61}, но уже начинало светать: приближалась заря. По багровому небу неслись грязные клочья изодранных облаков.

Я распределил взрывчатое вещество между пятнадцатью людьми, и мы двинулись вперед. Люди бени-сахр под начальством Адуба исчезли во мраке, спускаясь по склонам перед нами и разведывая дорогу. Ливень сделал предательскими отвесные склоны горы, и, лишь цепляясь за почву босыми ногами, мы смогли нащупать место, куда их ставить. Двое или трое людей грузно упали.

Чуть дальше в черной бездне под нашими ногами мы увидали нечто еще более черное, а на другом конце его точку мерцающего света. То был мост со сторожевой палаткой на противоположном берегу.

Все вокруг казалось мирным, исключая реку. Все казалось недвижимым, исключая пляшущий огонь у Палатки. На ощупь мы нашли старую дорогу, проложенную к ближнему быку моста, и гуськом поползли по ней. Наши темные плащи и запачканная одежда совершенно сливались с известняками. [184]

Мы добрались до рельсов как раз там, где они сворачивали на мост. Тут все остановились, а я с Фахадом отправился дальше.

Достигнув незащищенной части моста, мы двинулись вперед, прячась в тени насыпи, пока не смогли прикоснуться к серому скелету подвешенных брусьев. Мы заметили единственного часового, прислонившегося к соседнему быку в шестидесяти ярдах от нас, если смотреть через пучину. Через некоторое время часовой начал медленно расхаживать взад и вперед возле своего костра.

Я прокрался обратно, чтобы привести людей с гремучим студнем. Но не успел я добраться до них, как раздался громкий стук от упавшей винтовки, которая с шумом скатилась вниз. Часовой всполошился и уставился в ту сторону, откуда раздался шум. Он увидел высоко наверху, в полосе света от медленно всходящей над ущельем луны, пулеметчиков, карабкавшихся вниз на новую позицию. Он громко окликнул их, затем вскинул винтовку и выстрелил.

Мгновенно все пришло в движение. Невидимые люди бени-сахр, притаившиеся вдоль узкой тропы, начали не целясь стрелять в ответ. Турецкие часовые бросились в окопы и открыли быстрый огонь по вспышкам наших выстрелов. Индусы, захваченные огнем при передвижении, не могли привести свои "виккерсы" в действие и изрешетить палатку, прежде чем она опустеет.

Перестрелка сделалась всеобщей. Залпы турецких винтовок, отдаваясь эхом в узком ущелье, удваивались от стука пуль, расплющивавшихся о скалы позади нас. Люди сирхан, несшие гремучий студень, знали, что, если в него попадет пуля, раздастся взрыв. Поэтому, когда пули застучали вокруг них, они бросили мешки, катившиеся вниз, и убежали. Мы стояли, незамеченные, [185] на затемненном быке, но с пустыми руками. Али спрыгнул ко мне и Фахаду и сказал, что взрывчатое вещество сейчас валяется где-нибудь в глубине оврага.

Мысль извлечь его оттуда казалась безнадежной, и мы со всех ног взбежали вверх по горной тропе, благополучно пробравшись через огонь турок. Не переводя дыхания, мы добрались до вершины. Там мы нашли расстроенного Вуда и индусов и сказали им, что все кончено. Отряд поспешил обратно к оставленным верблюдам. Люди сирхан уже карабкались на них. Мы последовали их примеру и с возможной быстротой пустились прочь. Турки все еще не прекращали трескотни в долине. Все деревни проснулись, и по равнине начали блистать огни.

Мы обогнали толпу крестьян, возвращавшихся из Дераа, причем люди сирхан ограбили их догола. Жертвы бросились бежать при лунном свете, испуская пронзительные вопли. Их услышали вначале в Ремте, а затем отчаянные крики всполошили все окрестности. На многие мили вокруг обитатели поселений с оружием взобрались на крыши и стреляли залпами в нас.

Мы покинули преступных людей сирхан, которым мешала их добыча, и помчались дальше в угрюмом молчании, держась вместе и стараясь сохранить порядок. Мои обученные люди показывали чудеса, помогая упавшим или пересаживая к себе тех, чьи верблюды уже не могли скакать галопом. Почва все еще была глинистая, а комья пашен преодолевались даже с большим трудом, чем прежде. Но позади нас бушевала тревога, пришпорившая нас и наших верблюдов, гнавшая искать приюта в горах.

Наконец мы въехали в горы. Дорога улучшилась, однако мы все еще погоняли наших обессиленных животных, ибо рассвет был слишком близок. Постепенно [186] шум за нами затих и последние из отставших присоединились к отряду.

Когда мы спускались к железной дороге, наступил день. Вуд, Али и старшины развлекались, срезая во многих местах телеграфные провода.

Прошлой ночью мы пересекали железнодорожное полотно, чтобы взорвать мост у Тель-эль-Шехаба и тем самым отрезать Палестину от Дамаска, в действительности же после всех наших мук и риска мы лишь перерезали телеграфные провода на Медину. Орудия Алленби, все еще потрясавшие воздух, были свидетелями нашей горькой неудачи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное