Читаем Восстание в пустыне полностью

Прежде чем начало мелькать знойное марево, мы с вершины Тель-Арара внимательно осмотрели Дераа через мой сильный бинокль, чтобы узнать, что задумывали турки на сегодняшний день. Было сделано тревожное открытие. На турецком аэродроме мы заметили большое оживление. Команды вытаскивали на открытое место одну машину за другой. Я мог сосчитать восемь или девять аэропланов, выстроенных в ряд.

В остальном все происходило, как мы и ожидали. Немногочисленные пехотинцы сдваивали ряды, занимая оборонительные позиции. Турецкие пушки стреляли по нашим позициям, но до них было целых четыре мили. Из паровозных труб шел дым, но поезда не были бронированы.

Позади нас, по направлению к Дамаску, местность казалась неподвижной, как географическая карта. Справа у Мезериба не было заметно никакого движения. Инициатива оставалась в наших руках.

Мы надеялись при помощи шестисот изобретенных мной и Пиком специальных взрывных снарядов, имеющих форму тюльпана, вывести из строя шесть километров рельсового пути. На исправление его у турок ушла бы еще одна неделя.

Я повернулся, чтобы отправиться к войскам, и в эту минуту случилось два происшествия. Взорвался первый снаряд Пика. Поднялся столб черного дыма, похожий на тополь. В то же время первый турецкий аэроплан отделился от земли и полетел к нам.

Мы с Нури Саидом притаились под нависшим утесом, расщелины которого представляли собой глубокие естественные траншеи на южном склоне горы. [278]

Мы хладнокровно ожидали разрыва бомбы, но аэроплан, оказалось, производил лишь разведку и, закончив ее, вернулся в Дераа.

Должно быть, он привез дурные вести, ибо три двухместных аэроплана, четыре самолета-разведчика и один старый желтобрюхий "альбатрос", быстро взвившись в воздух, закружились над нами, сбрасывая бомбы или, снизившись, осыпая нас пулеметным огнем. Нури разместил своих артиллеристов в расселинах утеса, и скоро их орудия загрохотали в ответ. Неприятельские аэропланы пришли в замешательство и, делая круги, улетели. Вернулись они, взяв гораздо большую высоту. Их цель становилась неясной.

Мы велели нашим войскам рассеяться, а нерегулярные части рассеялись сами. На равнине не имелось ни одного укрытия, под которым мог бы скрыться даже кролик. Единственная надежда на удачу заключалась в том, чтобы представлять собой как можно менее определенную мишень, но опасение закралось в наши сердца, когда мы увидели тысячи наших людей разбегающимися в разные стороны. Казалось странным стоять на горной вершине, глядя на волнистый четырехугольник с поперечником в две мили, усыпанный людьми и животными, застилаемый ленивыми клубами дыма от взрывающихся бомб и вздымающейся пыли, подхлестываемой градом пулеметных пуль.

Дело становилось жарким, но египтяне размеренно продолжали свою работу. Четыре отряда зарывали снаряды, а Пик и один из его офицеров поджигали каждый ряд, как только он был заложен. В каждом снаряде содержалось по две шашки пироксилина. Этого количества было недостаточно, чтобы получались заметные взрывы, и вражеские аэропланы, казалось, не обращали внимания на то, что происходило под ними. [279]

По крайней мере, они не слишком засыпали наших людей бомбами, а те по мере того, как их разрушительная работа подвигалась вперед, выбирались из опасной зоны в спокойную местность на севере. Их продвижение отмечалось сваленными телеграфными столбами.

Мы с Нури Саидом и Джойсом собрались на совет, обсуждая, как добраться до Ярмукского участка Палестинской линии, чтобы завершить нашу деятельность по разрушению Дамасской и Хиджазской железных дорог. С одной стороны, бомбы могли причинить нам тяжелый урон при переходе через открытую равнину, с другой — взрывной отряд Пика оказался бы во власти Дераа, если бы турки отважились на вылазку; сейчас они были в смятении, но время могло вернуть им храбрость.

Пока мы колебались, все каким-то чудом разрешилось само собой. Лейтенант Джунор, летчик единственного аэроплана, находившегося в Азраке, услышал о вражеских аэропланах возле Дераа и самолично решил выполнить воздушную программу.

В самую тяжелую для нас минуту его машина внезапно появилась над нами. Мы наблюдали за ним со смешанным чувством, ибо его безнадежно устаревший самолет легко мог стать добычей любого вражеского истребителя. Но когда загрохотали два орудия Джунора, неприятель растерялся. Турецкие аэропланы рассеялись, чтобы внимательно осмотреть своего неожиданного противника. Джунор полетел на запад через железную дорогу, а те пустились за ним в погоню, пренебрегая находящейся на земле мишенью.

Нас оставили в полном покое. Нури использовал затишье, чтобы собрать триста пятьдесят человек с двумя орудиями и спешно направил их за Тель-Арар в первый переход к Мезерибу. [280]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное