Восстание в пустыне

Нас сопровождали Ауда и его сородичи, а также шериф Насир, который был проводником, и Несиб эль-Бекри, дамасский политик, являвшийся представителем Фейсала перед сирийскими поселянами. Несиб выбрал себе в товарищи сирийского офицера Зеки.

Нас эскортировали тридцать пять человек племени аджейль под начальством Абдуллы Ибн-Дегитира, замкнутого, рассеянного, самодовольного человека.

Фейсал дал нам на руки двадцать тысяч фунтов золотом – все, чем он был в силах поделиться, и больше того, что мы просили, – для выплат новым людям, которых мы надеялись завербовать, что побудило бы племя ховейтат к быстроте.

К моим телохранителям – Мухеймеру, Мерджану и Али – прибавились еще Мухаммед, загорелый, покорный крестьянский мальчик из какой-то деревни в Хауране, и Гасим из Маана, с крупными зубами на коричневом лице, преступник, объявленный вне закона, который убежал в пустыню к племени ховейтат после того, как убил турецкое должностное лицо в споре из-за налога на скот. Преступления против сборщиков податей вызывали в нас симпатию, и это окружало Гасима некоторым ореолом, на который он на самом деле не имел никакого права.

Наш проводник Насир знал местность так же хорошо, как свою страну. Когда наступила лунная и звездная ночь, его охватили воспоминания о родине. Он рассказал мне о выложенных камнями домах со сводчатыми крышами, об обильных фруктовых садах, по тенистым тропам которых можно было разгуливать, не боясь солнца.

Насир, несмотря на веселый нрав, легко поддавался перемене настроений, и в этот вечер он сам удивлялся, как это он, эмир Медины, богатый и могущественный, спокойно живший во дворце, покинул все для того, чтобы стать бессильным вождем отчаянной авантюры в пустыне. Уже второй год он был изгнанником, ведя войну перед фронтом армии Фейсала. То и дело его направляли в рискованные рейсы, в то время как турки хозяйничали в его доме, уничтожали его плодовые деревья и срубали пальмы. Он говорил, что смолк даже его глубокий колодезь, скрип колеса которого неустанно раздавался в течение шестисот лет, а сад, сожженный жарой, опустел, как те холмы, по которым мы ехали.

После четырехчасовой езды мы проспали два часа, но встали с солнцем. Вьючные верблюды, ослабевшие от проклятой чесотки, двигались медленно. Так мы плелись шесть часов, изнемогая от зноя. В одиннадцать часов утра, против желания Ауды, мы сделали привал, растянувшись под деревьями.

После трехчасового перерыва вновь двинулись в путь. Через несколько часов мы достигли зеленых садов Эль-Курра. Белые палатки выглядывали из-за пальм. Пока мы спешивались, к нам подошли с приветствиями Расим, Абдулла, врач Махмуд и даже старый кавалерист Мавлюд.

Они рассказали, что шериф Шараф, с которым мы хотели встретиться в Абу-Раге, месте нашей следующей остановки, уехал на несколько дней для набега на неприятеля. Таким образом, спешка становилась излишней, и мы устроили себе праздник, проведя две ночи в Эль-Курре.

Правда, мы сократили вторую ночь отдыха в этом зеленом раю и в два часа выехали в долину. Стоял густой мрак, который не могло рассеять слабое мерцание звезд.

Ауда был проводником, и, чтобы внушить доверие к себе, он стал упражнять голос в бесконечных «хо, хо, хо», напеве ховейтат, построенном на трех басовых нотах, высоких и низких, так однообразно повторявшихся, что нельзя было разобрать слов. Спустя некоторое время мы поблагодарили его за пение, когда тропинка свернула влево и наша длинная цепь последовала за эхом его голоса, разливавшегося в лунном свете по поросшим терновником холмам.

Прибыв в Абу-Раг, мы не нашли там Шарафа. Его ждали на следующий день, но он не приехал. Шараф прибыл лишь на третий день утром. Он захватил пленных на фронте и взорвал рельсовый путь и подземный сток для воды. Одна из его новостей заключалась в том, что в вади Дераа на нашем пути недавно прошел дождь, после которого остались лужи свежей дождевой воды. Таким образом, наш безводный путь до Феджра сокращался на пятьдесят миль.

На следующий день мы покинули Абу-Раг. Ауда ввел нас в смежную долину, вскоре расширившуюся в песчаную равнину Шегга.

Не было видно никаких следов, так как каждый порыв ветра, словно огромная щетка, подметал поверхность пустыни с выгравированными на ней отпечатками ног последних путешественников, пока к песку вновь не возвращалась его девственная волнистость. На нем валялись лишь комья верблюжьего навоза, круглого, как грецкие орехи, и светлее песка; свистящий ветер сносил их в кучи.

В середине пути мы заметили пять или шесть всадников, ехавших со стороны железной дороги. Я был впереди вместе с Аудой, и мы спрашивали себя: друзья это или враги? Лишь когда они приблизились, мы увидели, что всадники принадлежали к арабским силам.