Восстание в пустыне

На заходе солнца снег перестал падать. Мы шли вдоль реки и увидели бурую колею, идущую по противоположному холму по направлению к деревне. Я хотел пересечь ее, но меня ввела в заблуждение тонкая корка, которой подернулись лужи, и я провалился под лед (который резал, как нож) и так глубоко завяз, что стал опасаться, что мне придется провести всю ночь, погрузившись до пояса в мерзлую грязь, или, пожалуй, и совсем не вылезти из нее, что означало медленную смерть.

Водейха, эта понятливая верблюдица, отказалась идти в болото и, стоя в недоумении на твердой полосе, спокойно смотрела на мой полет в грязь. Но я при помощи уздечки, которую все еще держал в руках, старался заставить ее подойти поближе. Затем сразу откинулся назад в хрустящую трясину и, отчаянно цепляясь руками, схватил ее за шерсть лодыжек. Она испугалась, отпрянула назад и этим движением вытащила меня. Мы с ней отползли дальше по руслу на безопасное место и перешли там, после того как я с опаской сел в воду и смыл налипшие комья зловонной тины.

Дрожа, я снова стал подыматься. Мы дошли до пригорка и спустились к основанию правильного конуса, вершина которого, словно увеличенная стеной старого замка Монреаль[76], величественно выделялась на ночном небе. Морозило, и почва была твердой; сугробы снега высотой в один фут лежали по обеим сторонам тропинки, идущей зигзагами по холму. Сверкающий лед отчаянно хрустел под моими голыми ногами, когда мы подошли к воротам, и я для достойного вступления взгромоздился на спину терпеливой Водейхи. Мне пришлось немедленно раскаяться в этом, так как только благодаря тому, что я пригнулся к ее шее, мне удалось избежать удара о каменный свод замковых ворот, когда верблюдица рванулась, перепуганная этим странным местом.

Я знал, что шериф Абд эль-Майин должен еще находиться в Шобеке, и уверенно проехал вдоль безмолвной улицы, озаренной светом звезд. На перекрестке меня кто-то окликнул хриплым голосом. Я спросил, где находится Абд эль-Майин, и мне ответили, что в доме управителя.

Подъехав туда, я издал громкий крик. Дверь распахнулась, и в клубах повалившего оттуда дыма появились темные лица, разглядывавшие меня. Я дружески поздоровался с ними, говоря, что приехал, дабы съесть барана с хозяином. Один из рабов осветил мне каменные ступени, ведущие к входным дверям, и повел между множества слуг по извилистому коридору, заливаемому водой через худую крышу, в крошечную комнату. Там на ковре возлежал Абд эль-Майин. У меня дрожали ноги, и я опустился возле него. Пока я стягивал с себя вещи и развешивал их сушиться перед огнем, он отыскал мне плащ. Затем Абд эль-Майин хлопнул в ладоши, чтобы поскорее подали ужин.

Он объяснил мне, что с ним тут двести людей и у него совершенно нет ни провианта, ни денег, а посланные им к Фейсалу гонцы застряли в снегах. На это я, также хлопнув в ладоши, приказал принести мои седельные мешки и поднес ему в подарок пятьсот фунтов до получения им денежной помощи. Спустя час он удалился, я же завернулся в ковры и крепко заснул.

Утром я встал с раскалывающей череп головной болью и заявил, что должен ехать дальше. Двое людей должны были отправиться со мной, хотя все говорили, что нам не удастся добраться до Тафиле в тот же день.

Однако я считал, что погода не может быть хуже, чем вчера; и мы осторожно скатились по тропинке в равнину, через которую тянулась римская дорога с упавшими верстовыми столбами, носившими надписи славных императоров.

Два сопровождавших меня труса убежали к своим товарищам на дворцовый холм. Я продолжал продвигаться, то слезая, то опять садясь на верблюда, так же как и накануне, хотя в этот день дорога была еще более скользкой. Пошел дождь и вымочил меня, а потом подул сильный холодный ветер, обледеняя мою мокрую одежду.

Мне стоило колоссальных усилий сделать три первых поворота. Водейха, которой надоело бродить по костлявые колена в совершенно бесполезной белой массе, начала заметно ослабевать. Все же она прошла еще несколько шагов, как будто только для того, чтобы поскользнуться на краю тропинки. Мы оба упали с высоты восемнадцати футов и ушли на один ярд в сугроб мерзлого снега. После падения она встала на ноги и стояла тихо, вся дрожа.

Если бы на ее месте был верблюд, он умер бы через очень короткое время, и я боялся, что такого падения не выдержит даже верблюдица. Я завяз в сугробе по шею, тщательно стараясь вытащить Водейху. Затем я потратил немало времени, подталкивая ее сзади. Я поднимался, а она опускалась. Я подпрыгивал, тащил ее и опасался, что снег будет слишком плотен. Так я протоптал ей отличную маленькую дорогу шириной один фут, глубиной три фута и длиной восемнадцать шагов, действуя голыми руками и ногами. Поверхность снега так заледенела, что только вся тяжесть моего тела могла пробить его. Корка была до того остра, что кисти моих рук и щиколотки оказались изрезаны в кровь, которая окрасила снежную дорогу бледно-розовыми кристаллами.