Восстановление нации

Большая часть ее имущества оказалась поглощенною такою благотворительностью. Она разделила остаток его между огромною толпою своих гостей обоего пола, собравшихся в ее дворце, больных, увечных и идиотов, среди которых находилось два юродивых, Феодор и Киприан, призванные сыграть известную роль в истории раскола. Федосья Прокопьевна ела вместе с ними из одной чаши. Она уделяла свои заботы всем, сама обмывала раны некоторых из них и кормила их из своих рук.

Она носила власяницу, проводила часть ночи в молитвах и даже отказалась добавлять мед в свой квас. Аввакум во время пребывания в Москве, и позже, переписываясь с ней из Пустозерска, обсуждал наклонности молодой женщины. «У нас тут иногда не бывает воды, а мы между тем живем, – писал он ей, – почему же вы, хотя и боярыня, лучше нас? Бог раскинул одно небо над нашими головами». Это, однако, не мешало ему быть очень чувствительным к щедрой денежной помощи, которую боярыня оказывала его семье. Не переставая прославлять по этому поводу щедрость благотворительницы, он все-таки не воздерживался от грубостей, напоминая ей при случае, что «у бабы волос долог, да ум короток». Он был по-своему ловкач.

При таком образе жизни Федосья Прокопьевна мало-помалу была вынуждена порвать все дружеские связи и даже родство. Княгиня Урусова избежала такой немилости, но лишь после того, как последовала примеру сестры. Та же не могла простить двоюродному брату Михаилу Ртищеву снисходительного отзыва о Никоне. Желая сбить ее с намеченного пути, он указал на интересы ее единственного сына, карьеру которого она рисковала загубить.

– Я больше люблю Христа, чем моего сына, – ответила она.

Когда ее сын вырос, она в 1671 году тайно постриглась в монахини под именем Феодоры и перестала управлять своим домом. Эта тайна не могла долго сохраняться. Через год, когда Алексей праздновал свой брак с Наталией Нарышкиной, боярыня Морозова отказалась принять участие в празднествах, и внимание государя было направлено на маленькую группу женщин, где до сих пор свободно производилось исповедание и распространение идей раскола. Долго сдерживаемая гроза наконец разразилась. Князь Петр Урусов, не зная о том, что и его жена состоит в опальной общине, сообщил ей, что Федосья Прокопьевна будет арестована. Княгиня попросила позволения пойти проститься с сестрой и уже более ее не покидала. Обеих арестовали ночью, увезли в подземную тюрьму, потом разделили. Во время перехода из одной тюрьмы в другую, минуя царский дворец и думая, что Алексей смотрит на нее, Федосья Прокопьевна подняла с усилием руку, отягощенную цепями, и осенила себя двуперстным крестом.

Сестры около года жили в разных монастырях, и хотя их строго охраняли, находили средство видеться друг с другом. Более или менее преданные расколу, сторожа и монахини ухитрялись не выполнять приказов своих начальников. Некоторые священники из их лагеря даже посещали арестованных, и, по легенде, даже сам Алексей часто ездил в монастырь, где жила в заключении княгиня Урусова. Подолгу простаивая под окнами ее кельи, он жалел, что не знает, действительно ли она страдает за правду.

Из всех своих богатств боярыня Морозова не сохранила ровно ничего. Все было конфисковано. Сын ее умер от горя. Она же была крепка духом. новгородский митрополит Питирим, назначенный недавно патриархом, льстил себя надеждой, что направит ее на праведный путь.

– Вы не знаете, что это за женщина, – сказал ему Алексей. – Впрочем, попытайтесь!

Патриарх попытался красноречиво убедить Федосью исповедаться и причаститься.

– Мне некому это сделать.

– В Москве достаточно священников!

– Ни одного хорошего!

– Я вас сам исповедаю…

– Вы ничем не отличаетесь от других, у вас тиара римского папы.

Надев священные одежды, Питирим велел принести святое миро, служившее для исцеления людей, одержимых безумием. Боярыню Морозову пришлось внести в комнату патриарха. Она говорила, что не в состоянии держаться на ногах. Но она притворялась, потому что не хотела предстать перед никонианцами. В 1667 году во время Собора, судившего его, Аввакум тоже сделал вид, что хочет лечь. Вдруг Крутицкий митрополит в качестве ассистента патриарха подошел к ней с жезлом, смоченным в священном масле, и хотел снять с нее головной убор. Федосья Прокопьевна закричала:

– Не трогайте меня! Вы погубите бедную грешницу!

Она так сильно отбивалась, что, согласившись с царем и пылая от гнева, Питирим велел выгнать «бешеную». По словам Аввакума, стрельцы, караулившие несчастную, выполняя приказание и вытащили ее во двор за цепь, висевшую у нее на шее, «да так, что она пересчитала головою все ступени лестницы».

В свою очередь княгиня Урусова подверглась той же пытке, но, сорвав покрывало с головы, что считалось в то время бесстыдством, закричала:

– Что вы делаете, бессовестные люди! Разве не видите, что я женщина?