Восстановление самости

Мистер А. (см. Kohut, 1971, p. 67–73), мать которого, страдавшая тяжелой патологией (скрытой шизофренией?), давала ему в детстве крайне неадекватное зеркальное отображение и у которого идеализированный образ отца был травматически разрушен, на ранних этапах своего анализа вспомнил, как, будучи ребенком, рисовал людей с огромной головой, поддерживаемой телом, состоящим из туловища толщиной в карандашную линию и точно такими же конечностями. На протяжении всей жизни ему снились сны, в которых он воспринимал себя в виде мозга, находившегося наверху не имевшего субстанции тела. По мере продвижения анализа он стал способен описывать причинную (мотивационную) связь между ужасным ощущением пустоты доставлявшего ему страдания и некоторыми сексуализированными фантазиями, к которым он прибегал, чувствуя себя подавленным, — он воображал, что с помощью своего «мозга» подчинял себе некоего огромного человека, сковав его цепью благодаря какой-то умной уловке, чтобы впитать — посредством предсознательной фантазии о фелляции — всю мощь великана. Вначале он чувствовал себя нереальным, поскольку воспринимал свою телесную самость как фрагментированную и бессильную (из-за отсутствия адекватных доставляющих радость ответов со стороны материнского объекта самости) и поскольку едва сформированная структура его руководящих идеалов была серьезно ослаблена (из-за травмирующего разрушения отцовского всемогущего объекта самости). Только один фрагмент его грандиозно-эксгибиционистской самости сохранил хоть немного силы и твердости: его мыслительные процессы, его «мозг», его ум. Именно на этом фоне мы и должны понимать несексуальное значение извращенной сексуальной фантазии, сопровождавшей его занятия мастурбацией. Фантазия выражала попытку использовать последний остаток его грандиозной самости (всемогущее мышление — уловку), чтобы вновь обладать идеализированным всемогущим объектом самости (чтобы проявить абсолютный контроль над ним — сковать цепью), а затем интернализировать его посредством фелляции. Хотя акт мастурбации сразу давал пациенту ощущение силы и повышал самооценку, он, разумеется, не мог восполнить структурный дефект, от которого страдал пациент, и поэтому должен был повторяться снова и снова — пациент действительно был от него зависим. Однако успешного заполнения структурного вакуума удалось в конечном счете достигнуть несексуальным способом — благодаря переработке в процессе анализа. Это произошло не в результате инкорпорации магической силы, а благодаря преобразующей интернализации идеализированных целей, оказавших самости нарциссическую поддержку.

Садистские фантазии этого пациента — сковывание цепью объекта самости, чтобы отнять его силу, — стали понятными, когда они были исследованы с точки зрения отношения самости к объекту самости, а не с точки зрения психологии влечений. Загадочная природа сексуального мазохизма также во многом проясняется, при условии ее исследования в таком аспекте: если здоровые желания ребенка слиться с идеализированным объектом самости остались без ответа, то идеализированное имаго разбивается на фрагменты, а потребность в слиянии сексуализируется и направляется на эти фрагменты. Мазохист пытается восполнить дефект в той части самости, которая должна обеспечить его обогащающими идеалами посредством сексуализированного слияния с отвергающими (наказывающими, унижающими, умаляющими) частями всемогущего родительского имаго.

Прежде чем оставить тему перверсий, я полноты ради мимоходом добавлю, что вполне может существовать и другой тип сексуального отклонения, при котором самость, по сути, является сохранной. В этих случаях аномальные сексуальные цели возникают из-за регрессии влечений, обусловленной избеганием эдиповых конфликтов, в частности под давлением страха кастрации. Однако подобного рода случаи, в которых в поиске специфического догенитального удовольствия активно участвует устойчивая самость, — а не самость, пытающаяся добиться связности и прочности при помощи извращенных действий, — редко встречаются в клинической практике аналитика; я бы предположил, что такие индивиды не будут испытывать потребности в терапии столь сильно, как те, у кого основной психопатологией является фрагментированная или ослабленная самость.