Восстаньте из праха (перевод М. Ахманова)

— Наверное, наши волосы отрастут снова, — с улыбкой сказала она. — Иначе к чему все это нужно? Я рада... так рада! — она сунула руку в контейнер и вытащила тюбик ярко-красной губной помады. На лице ее появилось недоуменное выражение. — Что это? Неужели Они на самом деле думают, что я стану пользоваться тут косметикой?

Фригейт рассмеялся и показал ей такой же тюбик, который он обнаружил в своей чаше.

— Они в высшей степени практичны, — заметил Монат, вертя в руках пачку бумажных салфеток. Затем он вытащил круглое зеленое мыло.

Бифштекс Бартона оказался очень сочным, хотя он предпочитал менее прожаренное мясо. С другой стороны, Фригейт жаловался, что его кусок оказался недожаренным.

— Очевидно, чаши не настроены на индивидуальное меню, с учетом привычек и вкусов владельца, — предположил Фригейт. — Поэтому и мужчинам, и женщинам достались помада и трубки. Это — массовое производство.

— Два чуда в один день, — произнес Бартон. — Но можно ли их считать чудесами? Я предпочитаю рациональное объяснение и хотел бы его получить. Не думаю, что кто-то может в данный момент сказать мне, каким образом нас воскресили. Но, наверное, вы, люди двадцатого века, имеете какую-нибудь гипотезу относительно волшебного появления всех этих предметов в прежде пустом контейнере?

— Если сравнить внешние и внутренние размеры чаши, — сказал Монат, — то можно заметить разницу по высоте примерно в пять сантиметров. Внутреннее днище, по-видимому, скрывает некое устройство — конвертер, способный превращать энергию в материю. Энергия попадает туда во время разряда. В дополнение к конвертеру в чаше должны быть также молекулярные шаблоны — нечто вроде справочного каталога, определяющего способы синтеза различных веществ. Мои рассуждения, скорее всего, верны, так как на моей родной планете были созданы подобные преобразователи. Но не таких миниатюрных размеров — в этом я абсолютно уверен!

— Могу сказать то же самое и о Земле, — кивнул Фригейт. — Еще до 2002 года человечество научилось производить железо из чистой энергии, но это был очень трудоемкий и дорогой процесс с почти микроскопическим выходом готовой продукции.

— Ладно, — сказал Бартон. — Нам это изобилие пока ничего не стоит. Пока... —он осекся, вспомнив о сне, который видел перед пробуждением.

— «Плати!» — требовал тогда Бог.— «Ты задолжал мне за плоть!»

Что все это могло означать? На Земле, в Триесте, в 1890 году он умирал на руках у жены и просил... Что? Хлороформ? Что-то, чего он не мог вспомнить... Он погружался в тишину, во мрак забвения...

А затем очнулся — и оказался в том странном месте, заполненном мириадами нагих тел. Ничего подобного не могло существовать на Земле — да и на этой планете тоже, насколько он мог понять. Но Бартон был твердо уверен в одном — то, что он тогда увидел и испытал, не являлось ни сном, ни бредом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Они быстро покончили с едой и установили опустевшие контейнеры обратно в чаши. Воды поблизости не было, и им пришлось бы ждать до утра, чтобы сполоснуть посуду. Однако Фригейт и Казз соорудили несколько ведер из секций гигантского бамбука. Американец вызвался пойти к реке, если кто-нибудь составит ему компанию, и принести воду.

Это предложение удивило Бартона — двухмильное путешествие с полными ведрами не было легкой прогулкой. Затем, бросив взгляд на Алису, он понял, в чем дело. Фригейт, вероятно, рассчитывал найти себе на берегу подружку, полагая, что Алиса Харгривс в эту ночь предпочтет Бартона. Другие женщины, примкнувшие к их группе — Мария, Фьеренца, Роза и Катарина — уже сделали свой выбор. По-видимому, из пяти мужчин, жителей Триеста, обойденным оказался Бабич; он исчез сразу после ужина.

Монат и Казз вызвались сопровождать американца.

Наступила ночь. Мягко светящиеся газовые облака и огромные, неправдоподобно яркие звезды озарили небеса. Некоторые из звезд были так велики, что могли сойти за осколки земной луны; они теснились в вышине подобно гроздьям спелых вишен, и их яростный, безжалостный блеск вселял в людей ужас и ощущение собственной ничтожности.

Бартон лежал на спине, попыхивая сигарой. Он счел ее отличной; в Лондоне его дней такая сигара стоила бы по крайней мере шиллинг. Первый шок прошел, и сейчас он уже не чувствовал себя жалкой крохотной козявкой. В конце концов, звезды, сиявшие над ним, являлись всего лишь бездушной материей — а он был разумным существом, переполненным ощущением жизни. Здесь, рядом с ним, находится нежная, очаровательная женщина, одно ее присутствие дарило ему счастье, недоступное любому из этих величественных и мертвых небесных огней.

По другую сторону костра, скрытые травой и сумраком, расположились жители Триеста. Пьянящее ощущение молодости и силы, подогретое спиртным, оживило их; до Бартона долетали звуки громких поцелуев и веселый смех. Затем, пара за парой, они исчезли в темноте.