Севьер и его люди не признавали рабства и не задерживали гостей дольше, чем тем хотелось. Позволив путешественникам зарядить свои чаши и передохнуть, Севьер пригласил их на пирушку, которой отмечалась очередная годовщина Дня Воскрешения; затем он проводил их в хижину для гостей.
Обычно Бартон засыпал легко, но на сей раз сон не шел к нему. Ровное дыхание его спутников уже давно наполняло хижину, когда усталость, наконец, взяла свое. После тяжелого, бесконечного забытья, он пробудился от звуков голоса, казавшегося продолжением его снов.
«Герман Геринг», — подумал Бартон. Он убил Геринга, но Геринг должен снова восстать к жизни. Тот человек, который кричал и стонал в соседней хижине, тоже, может быть, пострадал от жестокости Геринга — на Земле или здесь, в долине Реки.
Бартон отбросил покрывало и поднялся, быстро и бесшумно. Он защелкнул магнитные кнопки кильта, застегнул пояс из человеческой кожи и проверил, на месте ли кремневый кинжал. Прихватив ассегай, короткое тяжелое копье с каменным наконечником, он вышел из хижины.
С ночного небосклона падал свет огромных многоцветных звезд и облаков космического газа, не менее яркий, чем на Земле в полнолуние. Хижины для гостей, удаленные на полторы мили от речного берега, стояли на склонах холмистой гряды, окаймлявшей равнину. Их было семь — бамбуковые строения с кровлями из листьев железного дерева, не поделенные внутри на комнаты. В отдалении, под кронами огромных дубов и сосен, темнели очертания других хижин. На расстоянии полумили находилась бревенчатая изгородь, охватывающая кольцом вершину одного из холмов; там, в «Круглом Доме», обитали должностные лица Севьерии.
Высокие бамбуковые башни шли вдоль берега Реки через каждые восемьсот ярдов. На смотровых площадках всю ночь пылали факелы и несли наблюдение часовые, готовые поднять тревогу в случае неожиданного нападения.
Скрываясь в тени деревьев, Бартон осторожно приблизился к хижине, из которой доносились стоны и всхлипывания. Он отодвинул в сторону плетеный из травы занавес. Свет звезд через открытое окно упал на лицо спящего. Бартон присвистнул от изумления. Он узнал это широкоскулое молодое лицо в обрамлении светлых волос!
Бартон медленно двинулся к нему. Спящий застонал, вскинул руку, словно прикрывая глаза от света, и повернулся к стене. Бартон замер, потом осторожно шагнул вперед. Он положил копье на землю, вытащил кинжал и слегка прикоснулся его заточенным концом к ямке под горлом юноши. Рука соскользнула с широкого лица; глаза широко раскрылись, уставившись на Бартона. Тот положил ладонь на губы юноши и крепко сжал пальцы.
— Герман Геринг! Не двигайтесь и не пытайтесь кричать! Иначе я убью вас!
Бледно-голубые глаза Геринга казались темными в полумраке, но Бартон заметил, что лицо немца побелело от ужаса. Он вздрогнул и попытался сесть, затем снова упал на спину, когда конец кинжала проколол кожу.
— Сколько времени вы тут находитесь? — тихо спросил Бартон.
— Кто...? — Геринг заговорил по-английски, затем его глаза расширились. — Ричард Бартон? Я сплю? Это вы?
Бартон ощущал запах Жвачки, шедший изо рта Геринга, смешанный с вонью от пропитанной потом цыновки, на которой лежал немец. Геринг изрядно похудел с тех пор, как они виделись последний раз.
— Я не знаю, сколько пробыл здесь, — сказал Геринг.— Который сейчас час?
— Скоро рассвет, я полагаю. Первый день после праздника Воскрешения.
— Значит, я тут уже три дня. Могу я выпить воды? У меня в горле сухо, как в саргофаге.
— Неудивительно. Вы сами погребаете себя в саргофаге, злоупотребляя Жвачкой.
Бартон встал, подобрал копье и указал им на сосуд из обожженной глины, стоявший на бамбуковом столике.
— Можете напиться, если хотите. Но не пытайтесь выкинуть какой-нибудь фокус.
Геринг медленно поднялся и проковылял к столу.
— Я слишком слаб, чтобы оказать вам сопротивление — даже если бы это взбрело мне в голову. — Он шумно глотал воду, потом поставил горшок на место и взял со стола яблоко, с хрустом откусил и произнес: — Что вы здесь делаете? Я думал, что избавился от вас.
— Вначале вы ответите на мой вопрос, — резко сказал Бартон. — И я не советую вам медлить. Из-за вас я попал в затруднительное положение — что мне, поверьте, совсем не нравится.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Геринг начал жевать, остановился, взглянул на Бартона и с удивлением сказал:
— Но при чем тут я? У меня тут нет никакой власти, я ничем не могу повредить вам, даже если бы захотел. Я только гость здесь. Чертовски порядочные люди в этих краях: они мне совершенно не докучают, только иногда справляются, все ли у меня в порядке. Хотя я не знаю, как долго они позволят мне тут оставаться, если я не буду отрабатывать свое содержание.
— Вы что, совсем не выходите из хижины? — удивился Бартон. — Кто же тогда заряжает вашу чашу? И откуда у вас столько Жвачки?
Геринг хитровато улыбнулся.
— Я прихватил с собой солидный запас... когда был вынужден съехать с последней квартиры... примерно в тысяче миль отсюда вверх по Реке.