Восставшая из пепла (1975)

Я теперь носила тонкую черную шерсть, бархатную черную тунику с разрезами и золотыми полосами. На сапогах сверкали золотые пряжки; на подкладку плаща пошел мех белого медведя, почти неотличимый от моих волос.

К концу двенадцатого дня мы проехали через деревню темнокожих, сгрудившуюся вокруг замерзшего водопада среди каких-то скал. Мужчины кололи лед на воду, но, как я помнила, женщин, животных и детей где-то спрятали. Солдаты Вазкора прошли деревню насквозь и присвоили кувшины с маслом, запас дров, а также тайком — кожаные бурдюки с пивом. Наступил вечер, и наш лагерь расположили примерно в ста ярдах от поселения. В темноте воины украдкой выбрались из лагеря и устроили на хуторян набег в поисках пищи. Позже я услышала визг, вышла из шатра и увидела горящий в нескольких рядах от меня большой костер. При его свете солдаты с энтузиазмом насиловали одну из деревенских девушек. Я не знала, ни как они ее раздобыли, ни почему она так боялась, поскольку помнила девушек, танцевавших с ящером у Воды.

Посмотрев на шатер Вазкора, я увидела, что он стоит там, окруженный своей стражей, видимо, заинтересовавшись, как и я, чем вызван шум. Он был в маске, но в его облике появилось что-то странное. Но только на мгновение. Заскучав, он почти сразу же вернулся в шатер. Не знаю, почему я повернулась и тут же пошла к шатру, — наверное, в гневе на него, или же потому, что они терзали женщину. Никаких чувств к ней как к живому существу я определенно не испытывала.

— Прекратить, — приказала я, когда подошла достаточно близко.

Воины повернулись и виновато уставились на меня. Один, все еще лежавший на ней, то ли не услышал, то ли зашел слишком далеко, чтобы его волновало что-то иное. Вопли девушки затихли. Я нагнулась над насильником, взяла его за плечо и стащила с нее. Когда он поднялся, беспомощный в моей хватке, семя уже извергалось из него. Я несколько раз ударила его по лицу без маски. Он приходил в себя, пошатываясь, с остекленелыми глазами, ошеломленный и разъяренный. В лице его не было ничего особенного, только невежество, скотство и гнев. Не думаю, что он понял, кто я такая. Наверное, никто не сообщил, что богиня теперь разъезжает верхом, как мужчина. Тяжело дыша, нелепый, с летаргически болтающимся перед ним признаком его пола, он выхватил длинный нож и нацелил его на меня. Воины криками пытались привести его в чувство и шипели мое имя как предупреждение. Извергая пьяную цепь проклятий, он бросился на меня с ножом, но он был дурак. Я шагнула в сторону и подставила ему ногу. Он тяжело упал. Я даже не подумала убивать его Силой; по-видимому, в этом не было нужды, а он, хрипя, лежал на земле и вскоре перестал двигаться. Наконец, я сообразила, что он напоролся брюхом на собственный клинок. Солдаты сжались от страха. Я посмотрела на девушку, но та была мертва. Я велела им похоронить ее и вернулась к себе в шатер. Это было единственное происшествие за время пути.

На четырнадцатый день мы достигли ворот За. Название его — искажение древнего слова, означающего «голубь». Голубь — символ Города, и я несколько раз слышала, как солдаты в разговорах называли За голубкой. Подобно Эзланну, его назвали так за цвет — жемчужно-серый камень, из которого складывались здешние скалистые земли и из которого его и построили. Он тоже стоял высоко, но не на скале, а на сделанной человеком каменистой платформе, возвышавшейся на двадцать футов над окружающей местностью. Прекрасный город, полный игрушек и птиц, которые нашли здесь убежище от пустыни и свили гнезда на крышах, шпилях и башнях.

Мы въехали в ворота вечером и ехали час с лишним по широким улицам, вдоль которых выстроились кричащие толпы. Городские птицы перекрывали этот шум невероятно звонкой бурей чирикания, описывая в вышине круг за кругом, в соответствии со своим ритуалом перед сном. Дворец Джавховора За стоял на круглой площади, многоярусная башня с многочисленными башенками и с украшениями, которые делали ее похожей на торт. Напротив дворца стояла одинокая, прямая, как столб, башня с механическими часами, отбивавшими время днем и ночью. При каждом ударе — пугающем лязге медного гонга — вокруг вершины башни шествовали фантастические фигуры из позолоченного железа с эмалью в виде дев, чудовищ и воинов. Это был шедевр уникального орудия пытки, терзавшего меня, пока я жила в За, словно красивый и капризный ребенок, который становится все хуже и хуже, пока не устанет, достигая апогея в полночь — в двадцать четвертый час дня, когда двадцать четыре громовых удара пробуждали от сна или размышлений все живые души, словно труба Страшного суда.

Глава 2