Восставшая из пепла (1975)

Я пролежала в своем укрытии весь день, следя за ними, дожидаясь темноты. В целом они казались очень молчаливыми. Высокие, тонкие, серьезные дети играли в игры с белыми квадратиками, сидели, скрестив ноги, при входе в палатки. К закату женщины приготовили еду на отдельных кострах и сели ужинать со своими мужчинами. Я сильно проголодалась. Я начала замечать только то, что они делали с пищей. По воде капали красные солнечные пятна. Я прикусила язык и, превозмогая голодное жжение в желудке, погрузилась в дремоту.

Вода, деревья и остров мерцали в темноте бирюзой. Похоже, они не выставили никаких часовых.

Крадучись, я добрела до основания башни. Ни единого звука. Я кралась вперед, пока не добралась до заваленных углей первого костра. Ранее я заметила стадо коз, голов эдак в двадцать, в загоне по другую сторону башни и, продвигаясь к ним, я напряглась, опасаясь, как бы они не начали блеять (обычно они лучше сторожевых псов), но я явно не потревожила их козьего сна. Я поискала у костра остатков пищи и ничего не нашла. В отличие от эттуковцев они, к несчастью, не небрежничали с едой. Значит, делать нечего, придется пробираться дальше в стан.

Я рыскала среди палаток из шкур, широко раскрыв глаза. Между тускло-красными корками угольев я поискала по тщательней и нашла россыпь безвкусных крошек. Лошади — у них ведь наверняка есть с собой лошади? И, наверно, припасы могут быть там — однако у них не оказалось ни лошадей, ни фургонов, ни телег. Я остановилась у палатки, подняла полог так медленно, что и он, и мои пыльцы, казалось, заскрипели, словно ржавая дверь. Внутри — чернота, черные свернувшиеся фигуры и спокойные звуки их сна. И моя рука змеей устремилась вперед, прежде чем я смогла ее остановить. У полога лежали на блюде три сероватых лепешки и кувшинчик с водой. Возможно, они поставили их тут персонально для меня. Я смогла сделать лишь одно — удержаться, чтобы не съесть их тогда же и тут же, в столь небезопасном месте. Я заставила себя уйти прочь, за пределы стана, обратно в мое убежище. Там я напилась вволю и набила рот едой, которая, несмотря на свой цвет, приятно отдавала медом. Впервые мне довелось быть по-настоящему голодной. Утолив голод, я выкопала в мягкой земле ямку и зарыла в ней пустой кувшинчик. Медленно зайдя в воду, я, осторожно ступая, вернулась к убежищу из согнутых деревьев, удаленному от острова. Люлька из низко опущенных ветвей послужила мне постелью. Я заползла в нее и, несмотря на бушевавшую в животе боль, внезапно провалилась в сон.

Моя уверенность, что они не заметят кражу, была опрометчивой: для не слишком богатого кочевого народа всякие жизненные блага полагалось учитывать.

Утром раздались пораженные крики, хотя и недолгие. Они отнеслись к своей потере философски. Искать ее отправился никто.

В тот день они собрались и двинулись дальше, прочь от башни, пешком, неся свое добро. На землю опустился тяжелый туман, и по какой-то причине я под прикрытием его последовала за ними. Наверное, меня толкала потребность в пище, хотя она на данное время исчезла. И все же я не знала, сколько мне надо путешествовать, прежде чем я доберусь до чистой воды и съедобных ягод. Или, наверное, в то время я настолько привыкла жить среди людей, что мне требовалось их присутствие неподалеку от себя. Мне не понравилось время, проведенное мной в одиночестве в горных долинах. Что-то меня притягивало; вероятно, близость людей упорядочивала сумбурность моей жизни.

Мягкая почва приглушала почти все звуки, белые туманы держались, и следовать незамеченной было легко; если же я теряла их из виду, то могла найти их следы. Думаю, мне также доставляло странное удовольствие охотиться за ними подобно зверю. Особенно потому, что они почуяли меня и забеспокоились. Козы, женщины и дети шли теперь в середине колонны, а тридцать с лишним мужчин двигались вокруг них с длинными острыми копьями в руках. Я не могла толком понять их речи, которая опять оказалась новой для меня, но из отдельных слов уразумела, что, по их мнению, за ними и впрямь следовал зверь, один из горных хищников, забредший прочь из-за голода в болото, где не водилось ничего свирепей ящериц длиной с ладонь.

Я сваляла дурака, держась позади них, коль скоро узнала, что они думают, но, возможно, я стала в диком лесу полузверем — наверное, полукошкой, после той встречи у горки камней. После трех дней нашего путешествия туман рассеялся, и я отстала, укрывшись в зеленоватых очень высоких камышах. Они разбили стан задолго до заката на участке твердой земли, в некотором отдалении от того места пряталась я. Этот край был лучше и чище. Вдоль окоема тянулась река. Камыши шелестели хрустящим, а не вялым звуком.

Горело много костров, в которые они совали свои острые деревянные копья, чтобы придать им твердость. Они вели себя деловито, пользовались очень немногими принадлежностями, и некоторое время я не могла уразуметь, чти они готовятся к охоте.