Восставшая из пепла (1975)

Голоса, новые голоса. Не голоса у меня в голове, а чуждые голоса извне. Глухой голос, призывающий и нетерпеливый; более высокий и мягкий голос, пронзительный, держащийся чуть позади, но ненамного. Потом другие звуки, безошибочные и отчетливые в темноте. А потом недолгая тишина. Внезапно девушка испуганно зашептала:

— Гар, Гар! Смотрю!

Гар что-то крякнул.

— Нет, животное. Вон там.

Между ними возникла небольшая перебранка, а затем Гар подвелся на ноги, рослый, лохматый, явно давно не мывшийся мужчина. Его черная тень, чернее, чем окружающая меня тьма, упала мне на глаза.

— Сиббос! — пробормотал он имя какого-то божества, употребляемое одновременно в качестве клятвы и ругательства. — Это парень, нет, женщина — женщина в маске.

Девушка, подобрав юбки, взобралась к нему.

— Она мертва.

— Нет, вовсе не мертва, сука ты слепокурая. Я сниму эту маску.

Его большая ручища потянулась к моему шайрину, и в тот же миг моя собственная взметнулась и отбила его. Он выругался и отпрыгнул назад, пораженный, а девица завизжала.

— Жива, спору нет, — пробормотал он. — Кто же ты тогда?

— Никто, — отвечала я.

— Просто, — заметил мужчина. И повернулся к выходу. Девушка схватила его за руку.

— Ты не можешь так вот оставить ее здесь.

— Почему бы и нет?

Они спорили, пока мужчина, насвистывая, спускался к выходу из пещеры, а девушка висела у него на руке. А затем внезапно он снова выругался, прошел широким шагом обратно и подмял меня. Он перекинул меня через плечо, и то ли по злобе, то ли по неловкости треснул меня головой о какой-то выступ. Боль пронзила мне висок, словно укус гадюки, и меня швырнуло обратно во тьму.

Я думала, что нахожусь в стане, в ущелье. Тот же дым и сумрачный свет, а вокруг меня то, что походило на скопище шатров. Жарилось мясо, бегали собаки, как будто пинки все еще удивляли их. Над головой что-то постоянно скрипело — желтая дуга на темном фоне.

— Не принести ли ей немного мяса? — спросил голос.

— В таком состоянии она но сможет есть мясо; только похлебку или кашку. — Это говорил старческий голос, и вскоре говорившая старуха склонилась надо мной. Ее было легко определить именно как старуху: лицо ее избороздили морщины, покрывшиеся в свою очередь собственным слоем морщин, как песок после отлива моря. Кожа у нее пожелтела, но зубы оставались изумительно белыми и острыми, походившими на зубы мелкого свирепого зверька. Глаза у нее тоже были очень яркими, и когда она двигалась, то напоминала змею, гибкую и сильную. Она склонилась надо мной, но я закрыла глаза.

— А как насчет маски? — спрашивала девушка. — Разве ее не следует снять?

— Это шайрин, — ответила старуха. — Она степнячка. Они считают, что если будут гололикими при ком-либо кроме собственных мужей, то умрут. Девица презрительно рассмеялась.

— Смейся, смейся. Тебе никогда не вдалбливали с детства такой веры.

Ты видела когда-нибудь проклятого человека? Нет, явно не видела. Ну, целительница налагает на него проклятие и говорит: «Через десять дней ты падешь замертво». И человек уходит, настраиваясь на это, и на десятый день он просто делает, что она говорит. Все дело в том, во что ты веришь, девочка. И если она думает, что умрет, если окажется без маски, то нам лучше оставить ее как есть.

Я посмотрела на нее сквозь щелки глаз, на эту хитрюгу, которая так много знала. По легкому бессознательному нажиму, с которым она произнесла слово «целительница», я догадалась, что она сама принадлежит к этому сословию. И теперь, когда она встала и отошла, я разглядела, где нахожусь. Эго было ее жилище — не шатер, а фургон. Пологи были распахнуты, а снаружи, под сводчатым потолком черной пещеры горели бивачные костры, жарилось мясо и бегали пинаемые всеми собаки. Здесь же надо мной раскачивался светильник, а по парусиновым стенкам и деревянным распоркам висели и шуршали бусы, и высохшие шкуры, и черепа да кости мелких животных. Я лежала среди ковров. Девица горбилась у жаровни, где в железном котелке бурлило какое-то варево — но не еда. Старуха заняла свое место на деревянном сидении; у нее на коленях свернулась черная длинноухая кошка.

— Вижу, ты очнулась, — проговорила она. Кошка шевельнулась, подергивая бархатными кончиками своих увенчанных кисточками ушей. — Есть хочешь?

— Как ты и сказала, — ответила я, — похлебку или кашку. В степных племенах никто не ест мяса.

— Верно, — согласилась старуха, не обратив внимания на то обстоятельство, что я прислушивалась намного дольше, чем она думала — или, наверное, она и так это знала. Она сделала знак девице, и та, бросив обжигающий взгляд в мою сторону, выпрыгнула из фургона, заставив его закачаться.

— Как я сюда попала? — спросила я, не столько желая выяснить, сколько пытаясь отвлечь внимание старухи, которое казалось слишком острым: яркие глаза пронзали как ножи, совершенно беспристрастные и в то же время совершенно беспощадные.

— Гар пошел поразвлечься с какой-то девицей в верхние пещеры. Они нашли тебя и принесли сюда. Откуда ты попала туда, это уж твои дела; я об этом не знаю.