Восставшие из пепла

Конон де Бетюн отложил в сторону перо и, откинувшись на широкую спинку кресла, раскрыл книгу стихов Иоанна Геометра. При сочинении эпитафии этот поэт весьма помог ему. Стоило у Геометра изменить два-три слова, и получилось новое произведение, то, которое как раз нужно. Конечно, любой, даже слегка разумеющий в поэзии, запросто обнаружил бы первоисточник эпитафии Конона де Бетюна. Однако до этого никому не было дела. Сочинения его давали пищу досужим языкам, а это было главной их целью. Но эта ода никак не получалась. С тех пор, вздохнул стихотворец, как он помимо своей воли был вовлечен в дворцовые интриги, музы, похоже, вовсе его разлюбили.

Послышался осторожный стук в дверь, и Конон де Бетюн отложил книгу Геометра.

— Кто еще там?

Вошел слуга, подал какой-то свиток, довольно помятый, видно побывавший во многих руках. Конон де Бетюн развернул его. Это было очередное послание патера Гонория. Святой отец снова жаловался на деспота Слава, который забыл всякое уважение к императору и обязательства перед ним. С послами Константинополя он обращается как со своими отроками. Пора поставить его на место, иначе он совсем отобьется от рук. Патер Гонорий заканчивал свое послание воплем: «И если небесный отец и его наместник на земле не услышат мольбы мои, то тяжко будет нам, отдавшим себя во служение господу богу, тяжко…»

Конон де Бетюн медленно свернул пергамент и сунул его за широкий кожаный пояс. Подобные вопли каждый день неслись с обеих сторон Пропонтиды, — дела в империи шли из рук вон плохо. И сообщение отца Гонория о послах болгарского царя Асеня к деспоту Славу говорило о том, что надо ждать худшего. Патер этот пишет правильно: «Все то, что было достигнуто свадьбой Маргариты-Изабеллы, уже потеряно». Но что может сделать он, Конон де Бетюн?

Он встал и направился к правительнице.

В ее покоях, как всегда, было не прибрано и неуютно. От вязкого запаха разных благовоний трудно было дышать. Императрица встретила его холодно, но это не смутило севастократора, он-то знал, что она просто набивает себе цену. Он поцеловал унизанную перстнями руку и, поклонившись низко, как ни в чем не бывало начал говорить спокойным голосом:

— Ваше императорское величество, поступило донесение от патера Гонория.

— От кого? — удивленно спросила императрица.

— От отца Гонория.

— Это имя мне ни о чем не говорит.

«Да и какое имя может тебе что-то сказать?» — подумал севастократор и вынул из-за пояса пергамент.

— Гонорий был церковным послом богом избранного Генриха в землях Слава, ваше императорское величество. И теперь он живет там.

— А кто такой Слав?

Конон де Бетюн с самой учтивой улыбкой на лице сказал:

— Благоволите прочитать, ваше императорское величество…

Но правительница словно и не слышала. Постояв некоторое время с пергаментом в руке, он произнес:

— Разрешите, ваше императорское величество, покинуть вас?

— Нет! — усмехнулась Иоланта. Улыбка приоткрыла ее мелкие зубы. — Нет, Конон де Бетюн… Я тебя заключаю под стражу. И ты будешь освобожден не ранее, как я получу обещанные либры[178] золота. Приданое моей дочери должно быть достойно императорского чада. Сегодня последний срок, а золота нет…

Императрица ударила в ладоши, и два вооруженных рыцаря встали по обе стороны от Конона до Бетюна.

— Увести его!

И хотя его отвели в собственные покои, Конон де Бетюн испугался не на шутку. Он считал Иоланту женщиной нерешительной, но она вдруг показала свои мышиные зубы, которые могли смертельно укусить. Ничего не оставалось, как дать ей свои деньги, а уж потом вдвойне взыскать с купцов и судовладельцев, не может же Конон де Бетюн понести такой урон даже во имя императорской дочери.

Взгляд его остановился на пергаменте, приготовленном для стихов. Он схватил его и со злостью швырнул в угол.

Ода в честь уродливой дочери императрицы с душою ангела и птицы никогда не увидит белого света.

3

Время текло, как вода в горной реке.

Недана уехала, и только теперь Слав понял, как сильно он к ней привязался. Она ему очень нравилась, иногда у него даже мелькала мысль — а не попросить ли ее руки? Деспота сдерживало лишь то, что он намного старше, и поэтому Иван Звездица мог воспротивиться его женитьбе на Недане. Что в таком случае стало бы с их давней дружбой? Нет, Иван Звездица ему нужнее, чем его дочь.

Весенний лес был наполнен свежестью. Красные цветы дурмана светились, как зрелая земляника. Весело журчали ручьи, а горные реки, разбиваясь о камни, казалось, безумствовали еще больше.

Всадники гуськом ехали по тропинке. Деспот Слав, хмурый, неразговорчивый, двигался в середине бесконечной вереницы. Этот неожиданный поход был вызван коварством латинян, захвативших Кричим. Несколько знатных рыцарей заявились в крепость якобы в гости. Ничего не подозревавший Чернота гостеприимно принял их, но после обильного и веселого ужина рыцари перебили стражу, открыли ворота и впустили в Кричим тайком подошедшие войска. Черноту они повесили на воротах крепости.

Слав не знал, чем это было вызвано. Может быть, латинян привел в ярость его теплый прием послов тырновского царя? Но кто сообщил им?