Восставшие из пепла

Мануил Камица вошел вслед за евнухом, хотел было упасть на колени, но, не увидев красных сапог императора, на мгновение заколебался, не зная, как поступить. Из неловкого положения его вывел жест василевса, рука которого указала на низкое кресло, стоявшее напротив, а болезненная улыбка как бы говорила: видишь, друг, до чего дошел твой василевс, даже не может принять поклон своих верных подданных, тех, кто его уважает и ценит, но придет время, и он снова поведет на битвы легионы храбрых ромеев, тех ромеев, которых ты не сумел перевести на ту сторону Хема, ибо твоя десница оказалась слабой, а полководческое умение недостаточным, но, несмотря на это, я вновь призываю тебя, твой василевс добр и не забывает старых друзей. И ты оценишь это, если вообще способен ценить мою большую дружбу… Этот молчаливый упрек так выразительно был написан на измученном лице василевса, что Мануил Камица не мог не понять его. Он сидел в кресле, неловко съежившись, и словно стал меньше ростом. Камица не привык к таким приемам. Раньше, когда он появлялся здесь и вставал, как принято, на колени перед василевсом, то сразу же видел перед собой протянутую ему руку, и минутное унижение сменялось благородной гордостью — он держит всесильную и дружескую руку императора. А сейчас он даже и не знал, зачем потребовался василевсу. Их доверительные разговоры давно прекратились, связывающая их нить взаимопонимания оборвалась… И Мануил Камица с тревогой ожидал, что скажет император. Алексей Ангел пошевелил розовыми пальцами и, подавив стон, негромко заговорил:

— Не знаю, что ты думаешь, протостратор Мануил, о сегодняшней помолвке моей любимой внучки Феодоры… Не ошибся ли я в выборе?

Император замолчал, явно ожидая ответа. Камица встал, но с ответом помедлил. Проклятый Иванко! Он полагал, что из-за него и начались все его беды, охлаждение и скрытое недоверие василевса. Если бы Иванко не просил тогда помощи от Константинополя, ему, Камице, не пришлось бы вести это трусливое войско на Тырново. И не пал бы на его голову гнев венценосного… Алексей Ангел ждал ответа. Камица поглядел на пальцы ног василевса, которые были похожи в воде на тухлые рыбьи головы, и произнес:

— Мудрость моего василевса известна повсюду. Я никогда не льстил ему, но скажу, что и самое большое славословие, какое можно выразить, — это истина, если оно воздается моему василевсу. Феодора — еще ребенок. От помолвки до свадьбы вода в море сменится не один раз. Что же говорить о превратностях жизни человеческой, над которой к тому же всегда висит меч… Если новый севаст доживет до того свадебного дня, значит, он доказал свою верность тебе, солнценосный, и земле ромеев. Я бы желал и тогда стоять здесь, отвечать на твои вопросы, чтобы и тогда меня осеняла твоя мудрость и твое благоволение…

Ответ был высокопарный и хитрый, василевс понял, что Мануил Камица ненавидит Иванко лютой ненавистью, не доверяет ему, не одобряет помолвки, а также не одобряет благоволения императора к грязному варвару. Но Алексей Ангел пока никак не выдал своих мыслей. Он сделал вид, будто ответ ему понравился, и, помолчав, сказал:

— Прими в душу свою севаста Алексея-Иванко как луч моего света, в коем скрыта молния для наших врагов. И не спускай с него глаз!..

3