Восставшие из Рая

– Ты точно знаешь, что такое смерть? - и вновь старческий смех. - И что происходит после того, как вот это, - палец старухи уткнулся в ее грудь, - начинают жрать гробовые черви? О, поверь мне, после смерти скучать не приходиться! Впрочем, я никогда и не скучала! Я по поддельному паспорту бежала из Нью-Йорка в Англию, когда мне грозило пять лет тюрьмы за нарушение федерального закона о печати, касающегося запрета открытой пропаганды эротизма и распространения порнографической продукции. Я кувыркалась в постели с Бернардом Шоу и Гербертом Уэллсом. И скажу по секрету, милочка, последний меня откровенно разочаровал. Я думала фантаст, он фантаст во всем. А оказалось, что фантазировать он может только на бумаге, а в постели сплошная заурядность. И еще один секрет, милочка. Знаешь с кем лучше всего заниматься сексом? А?

– Не… не знаю…

– С импотентом! Что мы вытворяли с Хэйвлоком Эллисом! Ни один мужчина больше не смог меня так возбуждать как он.

– Но у него же не…

– А руки? А язык? А слова? О, это было непередаваемо! Кстати, это именно он окончательно утвердил меня в мысли, что моя миссия - организация всемирного контроля над рождаемостью, улучшение человеческой породы, выпалывания всего человеческого сора для восхождения человечества по лестнице прогресса. И как утвердил! Когда мужчина доставляет тебе яркий, феерический оргазм, его слова, сказанные буквально накануне, воспринимаются как слова бога, как библия, которой необходимо неукоснительно следовать. Может поэтому я так всегда была уверена в своих действиях.

«О, Господи! Я схожу с ума. Мне уже начинают слышаться голоса покойников…»

– Да, нет, милочка. Ты еще пока в здравой памяти. А покойники разговаривать могут. Я же разговариваю! А какое упоение жизнью я испытывала, когда пропагандировала стерилизацию и аборты в двадцатых годах! Какое бешеное сопротивление я встречала. Но это меня только раззадоривало, как раззадоривает мужчина, который не желает сразу прыгать ко мне в постель. Прошла же Первая Мировая. Ряды людей поредели. Какой контроль над рождаемостью?! А я все равно долбила и долбила свое! А как я отбивалась от копов, когда они пришли закрывать мою первую подпольную клинику, где я стерилизовала женщин и делала им аборты. Всем! Всем, кто только сказал: «Я хочу!» Вот истинная свобода для женщины! Вот истинный контроль над рождаемостью! Кто как не ты сам лучше себя проконтролируешь?!

На, уже было начавшую успокаиваться, Лидию Васильевну вновь наполз липкий, до противного пота в подмышках страх. Все отчетливей стала проявляться мысль, поначалу отфутболенная глубоко в подвалы подсознания стремительностью событий: встреча с покойником к большому несчастью, очень большому.

– Что, страшно с покойницей разговаривать? - старуха вновь неприятно рассмеялась. - Да ты не бойся! Все равно там все будут! Да ты хоть пожила в свое удовольствие. Машина, дача, дети, молодой жеребец-любовник. А многие этого в жизни не испытали. Многие вообще в жизни ничего не испытали кроме боли! - густая тень, отбрасываемая полами старомодной шляпки мешали хозяйке квартиры увидеть выражение лица этой необычной посетительнице. С улыбкой она это говорит или серьезно?

Ведь иногда, когда Лидия Васильевна сильно уставала на работе или после утомительной вечеринки на нее накатывалась волна жесточайшей, черной меланхолии. Ни с того ни с сего, словно опостылевшая зубная боль, которую не удается избежать ни одному человеку, как бы он не ухаживал за зубами, ее начинал волновать вопрос о смысле жизни, о том, что она оставит после себя. «Целое кладбище нерожденных детей? Точнее ведра с их хрупкими недоразвитыми останками?»

Таких детей нигде не хоронили, просто закапывали где-нибудь, а то и просто выбрасывали на свалку, для бездомных псов и ворон. И все это для того, чтобы она пила дорогой мартини, блистая в модном вечернем платье на тусовке, называемом светским раутом? Чтобы видеть эти притворные, слащавые улыбки, слышать это лицемерное «милочка», слушать и самой разносить всевозможные светские сплетни? Улыбаться милой, красиво одетой собеседнице, так интеллигентно вытирающей беленьким платочком свои губки после бокала шампанского, улыбаться и вспоминать, как видела ее, раскоряченную на гинекологическом кресле. И от нее пахло отнюдь не «Ангелом» или «Шанель №5», а запахом пота и крови. И за все это надо платить десятками, сотнями эмалированных ведер там, в операционной?