Восставший монах

Мартин никак не мог понять, достаточно ли он совершил поклонений, посещая святыни Рима. К своему огорчению, он обнаружил, что совершенно сбился со счета. Ему все хотелось добавить еще что-то, чтобы сбросить несколько столетий пребывания в чистилище.

Однажды он пришел посмотреть, как закладывают фундамент нового собора святого Петра, который должен был стать самой великолепной церковью в мире. Его взору представилась поразительная картина, которая невольно заставила задуматься, откуда берутся деньги на эту стройку. Мартин обратился к представительного вида священнику, стоявшему недалеко от него. Итальянец усмехнулся и похлопал по толстому кошельку с золотыми монетами.

— Мы добываем их, — ответил он. — Они приходят к нам из карманов жителей всей Европы, которые верят, что папа — Божий наместник, и делают все, что он им скажет.

— Папа? Но он же действительно Божий наместник! — вскрикнул Мартин. — Он — глава церкви!

Итальянский священник снисходительно улыбнулся.

— Я вижу, ты просишь подаяния себе на еду? — спросил он. — И живешь в бедной, крошечной и каменной келье? Хотел бы я знать, как папа почувствовал бы себя в такой грубой одежде, как твоя!

Вдруг он неожиданно показал на носилки, которые несли через широкую площадь. Люди, несшие эти носилки, были богато одеты. Впереди и сзади шли воины. Человек, который сидел там, был закрыт от солнца расшитым золотым куполом. Он благословлял толпу, вяло помахивая рукой, на которой блестели огромные перстни. На вид он казался важным и неприступным и больше походил на изнеженного князя или герцога.

— Кто это? — изумленно спросил Мартин.

— Становись на колени, глупец! — пробормотал итальянец. — Это же его святейшество папа!

Но наихудший момент был тогда, когда Мартин полз на коленях по мраморным ступенькам — обязательному месту поклонения всех паломников, посещающих Рим. Это была лестница Санкта. Считалось, что именно по этим ступенькам ходил Иисус во дворце Пилата в Иерусалиме.

Паломники начинали восхождение с самого низа и, на коленях взбираясь по лестнице, останавливались на каждой ступеньке, чтобы поцеловать ее. При этом они читали молитву Господню. Поднявшись таким образом вверх, паломник освобождал душу кого-либо из своих друзей, и она тотчас переходила из чистилища в небеса.

Мартин обратил внимание, что никто из итальянских священников или монахов этого не делал. Римляне, очевидно, не очень верили тому, что говорит церковь.

Когда Мартин поднимался вверх, целуя каждую ступеньку и при этом повторяя свои молитвы, перед его мысленным взором опять предстали тысячи увиденных им святынь, множество посещенных церквей. Он встряхнул головой, пытаясь избавиться от мучивших его мыслей. Но, закончив восхождение и медленно поднимаясь на ноги, невольно прошептал:

— Хотел бы я знать, о как бы я хотел знать, правда ли все то, о чем они говорят!

* * *

Когда месячное пребывание в Риме пришло к концу, измученный Мартин с трудом отправился через Европу в свой монастырь. Путь в обратном направлении совершенно отличался от пути в Рим. Тогда он с воодушевлением мечтал увидеть вечный город, побывать на службах в церквах, а может быть, даже встретить самого папу. Теперь же его душу раздирали сомнения. Все, чему его научили, чему учили каждого мальчика в Европе, оказалось неверным. Бог по-прежнему гневается на него за грехи. Если же Бог не засчитал его паломничества и посещения святынь, то как можно надеяться получить прощение и попасть на небеса?

Медленно и уныло шел Лютер по дорогам, ведущим к Германии. Вернувшись домой, он обязательно поговорит об этом с настоятелем монастыря; может, это поможет побороть охватившее его отчаяние?

А в то время как Мартин пробирался из Рима домой, один из могущественных правителей Германии задумал нечто такое, что изменило всю жизнь Мартина Лютера и в конечном счете историю мира.

В маленьком городке Виттенберге, в нескольких сотнях миль от Эрфурта, курфюрст Фридрих Саксонский ходил взад и вперед по залу своего замка. Снова и снова он останавливался, чтобы взглянуть через открытое окно на новые здания, пристроенные к Виттенбергскому университету, которым он так гордился. Лицо его выглядело озабоченным. Когда дверь в зал открылась, он резко повернулся. Вошел монах.

— О, фон Штаупитц, — воскликнул герцог и зашагал навстречу, на ходу поправляя развевающуюся шелковую мантию. — Я рад, что ты быстро вернулся.

Он повернулся и указал рукой на здания за окном.

— Дела в университете идут отлично. Вскоре мы будем так же знамениты, как Лейпциг!

— Я надеюсь, мой господин, — тихо ответил Штаупитц, — но для этого нам нужно больше профессоров. И они должны быть еще лучше!

— Вас они не смогут превзойти, Иоганн. Ведь вы так хорошо обучаете Библии, что уже сейчас собирается огромное число студентов, желающих слушать ваши лекции. Но, конечно, вы правы: нам нужны профессора. Причем, молодые, которые понравились бы студентам и смогли бы завоевать их уважение. По крайней мере нам нужно три человека.

Штаупитц, настоятель августинского монастыря в Виттенберге, кивнул.