Восточная сказка

Я могу лишь догадываться о своем состоянии. Лицо, скорее всего, похоже на один большой синяк, равно как и тело. И душа. Трудно смириться с мыслью, что все родные, кроме бабушки и Латифы, восстали против меня. Не защитили, не дали мне оправдаться. Сразу вынесли приговор и привели его в исполнение. Я стараюсь не думать об Айрате и Нур. Чужие, в сущности, люди. Но мой отец, считающий себя аристократом и европейцем. Как он мог позволить другим вершить самосуд? Да еще и сам бил, не таясь. Хочется заплакать от безысходности. Вот только слез нет. И от произошедшего нужно криком кричать, а не плакать.

Домой возвращаться нельзя. Там меня ждет смерть или пожизненное заключение. Я читала о жизни в Саудовской Аравии, когда за простую улыбку или за пару ничего не значащих фраз девушек убивали. Читала и тихо радовалась, что живу в цивилизованной стране, где каждая жизнь представляет ценность. Всхлипываю и даже хочу разреветься, но не могу. Горький ком стоит в горле, внутри все ноет от обреченности. Легко сказать «я поеду к маме», но кто ждет меня там, в России? В холодном и промозглом Петербурге? Женщина, которая сама же вручила меня отцу? И чем она лучше него?

Голова идет кругом от безнадеги и постоянной боли. Под действием препаратов мне становится лучше. Но все равно качает из стороны в сторону, стоит мне только встать с постели. Врачи не пускают ко мне полицию, говоря, что я еще не в состоянии давать показания. Через пару дней в палату приходит следователь, но я даже имени своего назвать не могу. Лежу как овощ и смотрю на него заплывшими глазками.

– Мы накажем всех, кто сотворил с вами такое, – напыщенно заявляет он. – Здесь свободная страна, а не какой-нибудь Сомали.

Следователь кивнул на прощание, а я его даже взмахом руки не смогла удостоить.

– Спи, набирайся сил, – постоянно повторяет мне бабушка. И я послушно закрываю веки и почти сразу же проваливаюсь в глубокий сон, дарящий мне покой и безмятежность. Иногда сквозь дрему мне чудится голос отца. Я вздрагиваю и тут же слышу бабушкино ворчание «Говори тише, Мурат. Ты ее пугаешь!». Обычно после бабушкиных замечаний в палате слышатся шаги, и хлопает дверь. Отец уходит. А я, открыв глаза, не понимаю, приснился ли мне разговор, или отец действительно приходил. Спрашивать бабушку бессмысленно. Старая лиса никогда не скажет, если не захочет. Я с любовью смотрю на пожилую женщину, в одночасье ставшую мне единственной опорой. Прекрасно понимаю, что, не окажи она поддержку, Латифа с Искандером не решились бы в открытую выступить против отца. Да и кто посмеет укусить руку дающего. Бабушка же ничем не рискует. Папа очень привязан к матери и почитает ее как самого важного человека на Земле. А бабушка этим пользуется.

– Спи-спи, – воркует она. Я снова готова провалиться в сон, но от постоянных переживаний мне не спится. Свернувшись клубочком, лежу с закрытыми глазами и пытаюсь подумать о чем-нибудь хорошем. Например, как в последний раз мы шли с Тимуром из лавки Айши и, свернув на аллейку, взялись за руки. Вот только кто мог нас сфотографировать и переслать снимки Айрату? И куда делся сам Тимур? Ему уж точно нельзя возвращаться обратно. Айрат и отец допросят его с пристрастием. Не позвонить. Не написать. Айфон так и остался лежать в моей спальне. А я туда больше никогда не вернусь. Как жить дальше, если оборвалась связь с прежним миром, в котором я внезапно превратилась в отверженную?

Мой организм, устав от постоянных вопросов, уже собирается снова погрузить меня в сон. Но я вздрагиваю, когда открывается дверь в палату, и знакомый голос раздраженно спрашивает у бабушки: «Она уснула, мама?».

– Спит моя перепелочка, – вздыхает бабушка и добавляет сердито. – О чем ты только думал, Мурат? Чуть не убили девку!

– Может, всем бы от этого только лучше было. Она опозорила всех нас, – бурчит отец. А я, прикусив язык, лежу неподвижно. Выходит, умри я, моя семья только бы обрадовалась.

– Чтоб тебе иблисы язык откусили, – недовольно заявляет бабушка. – Говори, зачем пришел, Мурат!

– Я подумал, матушка, над вашим предложением, – официально заявляет отец.

– Посовещался с Нур, – пренебрежительно бросает бабушка.

– Нет, – резко бросает отец. – Моя жена сейчас в ужасном состоянии…

– Но не хуже, чем твоя дочь…

– Я вынужден согласиться, матушка, – вздыхает отец, не обращая внимания на бабушкины попреки. – Но мне нужны гарантии…

– Тебе, Мурат? – усмехается бабка. – На все воля Аллаха.

Из-под смеженных ресниц я наблюдаю, как она поднимает руки к потолку. Наверняка закатывает глаза.

– Приходил большой полицейский начальник. Кажется, генерал. Увидел нашу несчастную Амину и пообещал наказать всех виновных. Интересно, а из тюрьмы можно писать письма?

– Матушка… – тяжко вздыхает отец. Но бабка словно не слушает его.

– Страшно подумать, Мурат, что твой четвертый ребенок родится в тюрьме. Обещаю при первой возможности забрать… Но ты сам знаешь, какие тут законы. А акушерки…

– Матушка, – грозно обрывает ее отец. – Хватит. Я согласен.

– Ты все принес? Или пришел налегке? – спрашивает она полушепотом.