Восточная война (СИ)

А «Святослав», огибая дымящиеся корпуса двух противников продолжил стрелять из своих 127-мм пушек по третьему. И, изредка, из 20-мм гатлингов. Белого флага ведь нет. Так и что? Значит не сдаются. Эффект от коротких очередей был чудовищным! Вж-ж-ж-ж. И та толпа людей, что скопилась на эсминцах, просто взрывалась кровью и ошметками тел, разлетающихся в разные сторону. Вж-ж-ж-ж. И в рубке третьего эсминца все легли. Тонкая обшивка просто не выдерживала 20-мм пуль, которые прошивали ее насквозь. Раз. И внутри рубки оказалась заготовка для тушенки… из нашинкованных людей, забрызгавших собой все стены внутри… и потолок. Страшно, аж жуть…

Петр очнулся от забытья. С трудом разлепил глаза и уставился на белый потолок. Он совсем не походил на те облака, что проплывали где-то далеко в небе, когда он лежал раненый там, в щели. Его задели двумя пулями. Он истекал кровью. И чувствовал, что умирает. Но было хорошо. Он был счастлив… он смог сбежать от того проклятия, в которое сам по глупости вляпался.

На него нахлынули воспоминания.

Вот они с Изабеллой после разговора по душам вновь встречаются. На людях. Чтобы видели те, кто за ними приглядывал. Улыбаются. И даже целуются. Это было так странно. Она была такой вкусной… но ему было настолько тошно, что приходилось прикладывать немало усилий, чтобы не оттолкнуть ее, не скривиться в отвращении…

А потом они пошли на концерт. Его снова претворял Шаляпин. Как тогда, в тот злосчастный день, когда он все понял… и по проклятому стечению обстоятельств выжил. Убила бы Изабелла его и все. И никакой душевной боли. А так…

Кузьмин на концерте полностью сосредоточился на певице, на Наталье Либорской, что выступала во вступлении вместе с Шаляпиным. Да и вообще старался раствориться в песнях и музыке, отвлекаясь от всего в мире. Вступление, как обычно, было совершенно невпопад. Потому как этот джазовый концерт полностью с ним диссонировал.[67] Песни лились одна за другой. Наталья старалась. Где она одна. Где с ней пел Шаляпин, которому к этому выступлению уступили мужской голос, так как он уже разучил непривычные композиции. Петр смотрел тогда на эту актрису, слушал ее, пытаясь поймать настроение, энергетику, смысл, обычно ускользающей от него музыки. И невольно любовался. Изредка отвлекаясь и, оглянувшись, натыкаясь на напряженное и натянуто довольное лицо Изабеллы. Наигранное до отвращения…

От этого воспоминания Петр резко открыл глаза, скривился и едва слышно застонал.

— Тише, тише, — вдруг произнес ненавистный голос, и кто-то тряпочкой промокнул пот у него на лбу.

Петр скосился и замер. Рядом с его постелью сидела она… Изабелла. И вид имела самый уставший, измученный, с кругами под глазами. Хуже того, эта су…, эта женщина удивительно органично имитировала заботу и какую-то обеспокоенность.

— Что ты здесь делаешь?! — с нескрываемой ненавистью и раздражением в голосе прохрипел он. И они встретились взглядами. Он ее буквально испепелял. А она… она заплакала… смотрела на него с болью в глазах и беззвучно плакала. По ее щекам медленно текли редкие слезы. И явно уже не первые. Лицо, такое ухоженное обычно, выглядело не только сильно уставшим, но и заплаканным… и даже чуть припухшим.

— Уходи! — прохрипел он с прямо-таки вибрирующим, звенящим раздражением.

— Молодой человек, — раздался откуда-то с боку незнакомый мужской голос. — Что вы себе позволяете? Ваша невеста уже пятые сутки ночи не спит, ухаживает за вами, обмывает, утку выносит, всячески помогает врачам. А вы? Понимаю, вам неловко представать перед ней в столь беспомощном виде, но проявите уважение. Медсестер не хватает, так как к нам перебросили раненых из-под Ляояна. И если бы не ее старания, вы бы тут заросли уже в собственном говне.

Петр раздраженно глянул на того, кто это говорил, и как-то потупился. Перед ним стоял уже немолодой врач, самого усталого, прямо-таки изможденного вида, и смотрел на него с осуждением.

— Я… — попытался что-то пробормотать Кузьмин, но доктор его перебил.

— Извольте извиниться перед девушкой. Она вас, бредящего, в забытье, с ложечки бульоном отпаивала. Говно за вами возила. Ваша жизнь была в ее руках. Она вас выходила. С того света вытащила. А вы? Что вы себе позволяете?!

Петр нервно кивнул и с круглым от удивления глазами повернулся к Изабелле. Та продолжала тихо плакать, поджав губы и с нескрываемой болью смотреть на него.

— Я жду, — настойчиво произнес врач.

— Прости меня, — с огромным трудом выдавил из себя Петр, заплетающимся языком. Он стал словно пьяным от этой новости. Его будто бы обухом по лбу приложили.

— Так-то лучше, — сказал доктор и вышел, тихо прикрыв дверь отдельной палаты, в которой Кузьмин лежал.

— Зачем? — после долгой, очень долгой паузы прошептал Кузьмин. — Моя смерть сделала бы твою жизнь легче… проще…

— Легче и проще? — горько усмехнулась она.

— Этот приказал? — вяло кивнул парень куда-то в сторону.

— Этот пришел только на второй день. Велел перевести тебя в отдельную палату. Сказал главрачу, что ты герой. Спас какое-то секретное оборудование от захвата японцами.

— И что?