Восточнее Хоккайдо

Как только эсминец пошел к “Ангаре”, капитан вызвал в рубку комсостав. Теперь все собрались. Молча дымили сигаретами. Наблюдали за движением эскадры, за эволюциями эсминца. Корабли сделали поворот “все вдруг” на юго-восток и стали уходить во мглу. Эсминец застопорил ход в двух–трех кабельтовых от “Ангары”. На палубах, на мостике пустота, как будто кораблем управляют автоматы. Но вот замигал прожектор.

— Сигналит международным кодом. Требует внимания, — сообщил наблюдатель.

— Ответь: “Готовы выслушать”, — приказал Рябов.

— Требует следовать за ним курсом триста пятнадцать.

— Штурман, куда приведет нас этот курс?

— Уткнемся в Хоккайдо.

— Повторяют приказ, — раздался взволнованный голос наблюдателя.

— Сообщите: “Готовим ответ”… Ну, что будем отвечать, товарищи?

— Сволочи, — пробурчал старпом.

— С оценкой согласен. Но… в своде сигналов такое выражение не предусмотрено.

— Начнем смываться, решат — шпионим, — уже спокойнее добавил старпом.

— От эсминца с нашими машинами далеко не смоешься, заметил старший механик.

— А может быть, им и нужна такая зацепочка, чтобы Владивосток атаковать, как в сорок первом Перл-Харбор, — сказал помполит. — Они ведь с Гитлером на одной оси крутятся.

— Из-за нас — война? — выразил сомнение старпом.

— Чтоб зажечь войну, говорят, спички хватит. Раздуть огонь охотников вон сколько.

— Но и хвост сразу поджимать, мол, готовы следовать за вами сию минуту — тоже не дело, — возразил стармех.

— Подозреваю, что придется, — подытожил капитан, — но Иван Иванович прав, только после того, как все наши возможности словесного сопротивления будут исчерпаны.

Рябов вышел на крыло мостика, стал рядом с наблюдателем — пусть на эсминце видят, что это он, капитан, лично ведет переговоры, — и начал фразу за фразой диктовать, что “Ангара” — судно нейтральной страны. Что в трюмах мирный груз. Что он требует, если это так необходимо, произвести досмотр на месте, а затем дать возможность идти своим путем по курсу и коридорам, согласованным с японским правительством.

— Все равно велит следовать за ним.

— Запросите: “На каком основании? Мы за пределами запретных зон”.

— Отвечает: “По распоряжению уполномоченного”.

— Черт… кто там у них уполномоченный… Токио или левая нога какого-нибудь адмирала… Штурман! Поднимите сигнал протеста. Пусть и уполномоченный читает. Думаю, в бинокль ему все пока видно.,

В переговорах наступила пауза. Эсминец продолжал болтаться на волнах. Дым относило в сторону “Ангары”. На крыло мостика вышел стармех:

— Небось по начальству докладывает про наше упрямство. Серьезный корабль… Четыре торпедных аппарата… пушки. — Стармех потянул носом. — А топливо у них, между прочим, дрянь, как и у нас.

— Спасибо за идею, — оживился капитан, подтолкнул краснофлотца. — Передай: “Запас топлива, воды ограничен, повторяю просьбу произвести досмотр на месте”.

Эсминец сигнал принял, однако ответа не дал.

— Может быть, помолчим-помолчим — и разойдемся? — с надеждой проговорил стармех. — Однако зашевелились!

На палубах появились матросы. Одна группа расчехлила пулемет, другая начала спускать шлюпку, И сразу же замигал прожектор:

— Говорят: “Я зайду на судно”, — тут же отчеканил наблюдатель.

Откуда-то вынырнул юный пассажир. Стармех погнал было его в каюту, но капитан удержал. Пока ведь тихо. Игорь осмелел, спросил:

— Николай Федорович, а досмотр — это обыск?

— Обыск. Скажу даже больше: шпионаж в пользу третьей державы.

— Какой третьей?

— Фашистской Германии, с которой Япония в союзе. Думаю, уже сегодня содержимое наших трюмов будет известно немецкому посольству в Токио.

— Разве сахар — военная тайна?

— Во время войны тайна не только сколько у нас пушек, танков и солдат, но и все, что нужно солдату, — сахар и хлеб.

— И мы сами пустим узнать военную тайну?

— Придется. Понимаю, о чем ты думаешь… “Капитан Рябов в Мальчиши-Кибальчиши не годится”. Но ведь Мальчиш-Кибальчиш, если помнишь, когда был в плену у буржуинов, прикладывал ухо к холодному полу, чтобы слышать, как на помощь скачет красная конница. А теперь красная конница, танки и самолеты далеко на западе. У нас нет здесь иного оружия, чем выдержка и достоинство, чем наша гордость. Ясно, “адмирал”?

— Можно, я останусь с вами, здесь?

— Ради любопытства?

— А вдруг нужно будет кому-нибудь что-нибудь срочно и секретно передать?

— Хорошо. Нужно будет — воспользуюсь.

Игорь всматривался в приближающуюся шлюпку. Мерные взмахи весел. Одинаковые спины матросов. На корме офицер: сидит важно. Сжимает эфес сабли. Зачем она моряку, он же не кавалерист? Игорь до сих пор только в книжках читал про самураев: как их разбили на Халхин-Голе, как храбрый комиссар Иван Пожарский погиб на сопке Безымянной у озера Хасан, защищая границу. Распевал песню о трех танкистах. И вот теперь японская шлюпка подходит к их пароходу. Японский матрос цепко ухватился за штормтрап, подтянулся к борту. И офицер, опираясь о головы, плечи матросов, стал перебираться с кормы на нос, чтобы первым подняться на “Ангару”.

— Теперь, Игорь, катись по трапу вниз. Приказываю пока быть рядом с мамой. Ты лично отвечаешь за нее.