Восточно-западная улица. Происхождение терминов ГЕНОЦИД и ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

В тот же день Леону по распоряжению главы венской полиции, того самого человека, кто отдал приказ об изгнании, был выдан паспорт № 3816. Леон поставил подпись – крупную, твердую, гордую букву Б. Этот документ, как и паспорт его дочери, позволял ему перемещаться по стране и пересекать границу, обозначая при этом Леона как «лицо без гражданства». Он утратил польское гражданство – столь же внезапно, как получил его в 1919 году{45} – в результате денонсации договора об этнических меньшинствах, о которой министр иностранных дел Польши Юзеф Бек объявил в сентябре 1934 года в Лиге Наций. Утрата статуса обернулась неожиданным благом: как лицо без гражданства Леон получил паспорт иностранца (Fremdenpass), на котором не ставилась огромная красная буква J

, метка еврея. Этой метки не было ни на его паспорте, ни на паспорте дочери.

Приказ Леону покинуть территорию Рейха от 25 ноября 1938

Третий паспорт, очевидно, был под номером 3815 на имя Риты, но его я не обнаружил. В бумагах Леона сохранился другой паспорт на имя Риты, выданный намного позже – в августе 1941-го, почти через три года, и номер у него другой. Рита осталась в Вене присматривать за своей матерью – по крайней мере, так мне объясняли. Я-то думал, супруги расстались ненадолго, но теперь убедился, что разлука длилась три года. Как Рита выбралась из Вены во второй половине 1941 года? Ее кузен Эмиль, уехавший в сентябре 1938 года, был изумлен: «Это тайна и всегда оставалось тайной», – тихо сказал он мне. Знал ли он, что Леон и Рита уехали из Вены не вместе? «Нет, а так было?» – переспросил он. Знал ли он, что Рита оставалась в Вене до конца 1941 года? «Нет».

Я пытался проследить судьбу паспорта № 3815, но безуспешно. Скорее всего, он был выдан Рите, а затем аннулирован как неиспользованный. Любезный юрист из немецкого Министерства иностранных дел проверил и ничего не нашел в федеральном архиве. «Представляется почти невероятным, чтобы это личное дело сохранилось в публичном архивном фонде Германии», – писал он мне.

Но и паспорта № 3814 и 3816 таили свои неожиданности: оказалось, что Леон уехал один, без дочери. Единственная печать в его паспорте (валютного отдела венского банка) датирована 2 января 1939 года. Больше в паспорте нет никаких отметок, и невозможно установить ни когда Леон выехал из Вены, ни какой он выбрал маршрут. В паспорте же его дочери стоит штамп, указывающий, что она покинула Австрию намного позже, 22 июля 1939 года, и на следующий день пересекла границу Франции. Поскольку она ехала не с отцом, возникает естественный вопрос: кто же доставил младенца во Францию?

«Я понятия не имею, как твой дед выбрался из Вены, – сказал мне кузен моей матери Эмиль. – Ни как он вытащил оттуда твою мать, ни как твоя бабушка сумела спастись».

13

Леону было полных тридцать четыре года на конец января 1939-го, когда он прибыл – один, без семьи – в Париж, казавшийся надежным убежищем, хотя правительство Эдуарда Даладье и смирилось с политическими реалиями, вело переговоры с Гитлером и собиралось признать Франко законным правителем Испании. Леон прибыл с паспортом, копией приказа, изгнавшего его из Рейха, и двумя рекомендательными письмами: одно подтверждало его добропорядочность, второе – тот факт, что с 1926 по 1938 год он управлял винным магазином в Вене. Денег у него не было вовсе.

Я часто пытался представить себе, как Леон ехал из Вены в Париж, но деталей этого путешествия я не знал. Попав в Вену на конференцию, посвященную аварии атомной электростанции в Чернобыле, я спонтанно купил билет в одну сторону, на ночной поезд в Париж. Попутчицей оказалась молодая немка. Мы говорили о войне, о том, как она сказалась на наших семьях, о связи настоящего с прошлым. Задушевный разговор, полное ощущение давнего знакомства и общих воспоминаний – и мы даже не обменялись контактами.

В Париже я пошел к дому, где Леон жил первое время: это было четырехэтажное здание на улице Мальт, 11, поблизости от Зимнего цирка, да и от площади Республики недалеко. Находясь там, он снова и снова подавал прошение предоставить ему убежище во Франции и каждый раз получал в префектуре полиции отказ, маленькие листочки бумаги с казенной надписью синими чернилами. Каждый раз ему предоставляли пять дней на выезд, и каждый месяц на протяжении года он обжаловал это решение. В итоге он получил разрешение остаться.

В июне 1939 года в Париж привезли его маленькую дочь. Где они жили – и как выживали, – я не знаю. В августе Леон снял комнату в доме 29 на улице Люн, в узком высоком здании на тесной улочке. Там они и жили, когда Германия 1 сентября того же года напала на Польшу. Через несколько дней Франция и Британия объявили войну Германии, и, значит, связь с Ритой, остававшейся в Вене, на вражеской территории, была затруднена. Писем от этого периода не осталось, лишь фотография дочери, отправленная Рите в октябре. «Рут бежит к лучшему будущему», – написал Леон на обороте и передал приветы другим членам семьи, не зная, что они уже уехали в Англию.