Восточно-западная улица. Происхождение терминов «геноцид» и «преступления против человечества»

В три часа дня с минутами деревянная дверь позади скамьи подсудимых скользнула в сторону, и Ганс Франк вошел в зал заседаний № 600. Серый костюм подсудимого словно оттеняли белые каски двух сопровождавших его суровых конвоиров. Затяжной суд сказался на этом человеке, который был личным юристом Адольфа Гитлера, а затем – его представителем в оккупированной Польше: там насмотрелись на его розовые щечки, остренький носик и зализанные к макушке волосы. Теперь Франк уже не был изящным щеголем-министром, которому воспевал славу его друг Рихард Штраус. Нет, он пребывал в смятении и растерянности – до такой степени, что, войдя в зал, развернулся не в ту сторону, спиной к судьям.

В битком набитом зале в тот день присутствовал профессор международного права из Кембриджского университета. Лысый очкастый Герш Лаутерпахт нахохлился с краю длинного деревянного стола, точно сова. Его окружали коллеги из британской группы обвинителей. Сидевший в нескольких метрах от Франка Лаутерпахт был тот самый человек, кто предложил использовать в Нюрнбергском приговоре термин «преступления против человечества». Три слова – для обозначения убийства четырех миллионов евреев и поляков на территории Польши. Лаутерпахт будет впоследствии причислен к лучшим умам международной юриспруденции ХХ века и признан отцом международного движения за права человека, однако его интерес к Франку выходил за рамки строго профессионального. Пять лет Франк в должности губернатора правил территорией, куда входил и город Лемберг, а там у Лаутерпахта оставались родные, в том числе мать и отец, брат и сестра, их дети. Год назад, когда суд начался, их судьба в царстве Ганса Франка оставалась неведомой.

Еще один человек, остро интересовавшийся процессом, не смог присутствовать в тот день. Рафаэль Лемкин слушал заседание по радио, на койке американского госпиталя в Париже. Варшавский прокурор, затем адвокат, он бежал из Польши в 1939 году, когда началась война, в итоге добрался до Америки и был включен в команду американских прокуроров, работавших совместно с британскими. С собой Лемкин возил чемоданы, битком набитые документами; среди них было и множество подписанных Франком указов. Изучая эти материалы, Лемкин выявил определенную модель поведения и дал ей название, квалификацию того преступления, которое можно было вменить Франку. Лемкин назвал это преступление геноцидом.

В отличие от Лаутерпахта, сосредоточенного на преступлениях против человечества, то есть на защите прав личности, Лемкин более был озабочен защитой групп. Он изо всех сил добивался, чтобы обвинение в геноциде прозвучало на суде над Франком, но в этот последний день разболелся так, что не смог присутствовать на заседании. У Лемкина, прожившего несколько лет во Львове, тоже имелись личные счеты к Франку: его родители и брат стали жертвами преступлений, совершавшихся на подвластной Франку территории.

– Подсудимый Ганс Франк! – провозгласил председатель трибунала.

Сейчас Франк узнает, будет ли он еще жив к Рождеству и сможет ли выполнить обещание, которое недавно дал семилетнему сыну: все, мол, обойдется, к празднику отец возвратится домой.

Вторник, 16 октября 2014 года, Нюрнберг, Дворец правосудия

Спустя шестьдесят восемь лет я посетил зал заседаний № 600. Моим спутником был сын Ганса Франка Никлас, тот самый маленький мальчик, которому отец дал такое обещание.

Мы начали визит с пустого заброшенного крыла тюрьмы позади Дворца правосудия – тюрьма больше не используется, и уцелело только это крыло из четырех. Мы посидели вместе в небольшой камере, похожей на ту, где отец Никласа провел почти год. Последний раз в этой части здания Никлас побывал в сентябре 1946 года.

– Это единственное место в мире, где я чувствую себя чуть ближе к отцу, – сказал он. – Когда сижу здесь и представляю, каково было ему почти год провести здесь: туалет на виду, маленький стол, узкая койка и больше ничего.

Камера беспощадна, и столь же беспощаден Никлас к поступкам своего отца.

– Мой отец был юристом, он понимал, что творит.