Восточное наследство

В Москве начался дождь, траурный кортеж с трудом пробил центральную часть города и вырвался на Ленинградское шоссе. Водитель запустил на ветровом стекле щетки и прибавил скорость. Справа остался стадион «Динамо», магазинчики и лотки возле метро. Промелькнул туннель под зданием «Гидропроекта», парк Речного вокзала. Колонна промчалась через мост над каналом и, притормозив у последнего поста ГАИ, выехала из Москвы. За Химками свернули к кладбищу. Обычно машины на территорию не пускали, но страж, получив зелененькую бумажку, распахнул ворота и, не обращая внимания на дождь, долго кланялся вслед.

Двадцать метров до места гроб катили на высокой тележке, крытой бархатом. Но ни бархата, ни самого гроба нельзя было разглядеть под грудой цветов. Такого количества роз и гвоздик Фрол Иванович никогда не видел. Нарумяненное лицо сына при свете дня выглядело неестественно и выглядывало из-под цветочной массы маленьким и кукольным. Молодые люди в дорогих костюмах (цена каждого. превышала годовой бюджет Фрола Ивановича и Степаниды Федотовны) накрыли себя зонтиками. Кто-то раскрыл зонтик и над отцом покойного.

Фрол Иванович стоял у гроба безучастно, стоял, прямо опустив вниз руки. Он продолжал жить в своих воспоминаниях. Вот они с сыном взбираются на безлесный, прогретый солнцем холм. Прошлогодняя трава стелется под ногами жухлым ковром. Фрол Иванович останавливается и смотрит на сына.

— Здесь? — спрашивает Фоня.

— Нормальное место, — отвечает. Фрол Иванович и сбрасывает рюкзак. Фоня следует его примеру и, потянувшись, отправляется за хворостом. Михеев-старший с гордостью смотрит на сына, как тот одной спичкой палит костер. «Не забыл лесной науки», — одобрительно думает он и лезет в карман рюкзака. В помятой от долгой службы фляжке булькает самогон. Фрол снова лезет в рюкзак, достает солонину, завернутую в тряпицу, и два огурца в прозрачном пакете. Затем снимает с пояса мощный охотничий тесак. Куски солонины аппетитно шипят на ивовых прутьях. Фрол Иванович разливает самогон в алюминиевые кружки. Разливает аккуратно, ровно по четверти. Сын привозит ему из города дорогие иноземные виски и коньяки, но брать их с собой на охоту Фрол Иванович считает неприличным. Обмыв глухаря, они сидят, смотрят на огонь костра и жуют солонину. Грэй рядом грызет кость, припасенную специально для этого момента. Фоня оглядывает залитую солнцем весеннюю полянку, кусты, набухшие краснотой почек, синие тени на остатках розового снега у леса, на охру проталин и говорит:

— До чего здесь хорошо!

— Без леса человеку нельзя, — отвечает Фрол Иванович и продолжает давно наболевшую мысль:

— Сдался тебе, Фоня, этот бизнес.

Протрешь вместе с портками всю жизнь. Зачем большие деньги загребать, если жить некогда? Ты с каждым годом приезжаешь все реже да гостишь пять-шесть дней.

Фоня долго молчит. Они встают, надевают рюкзаки, берут в руки ружья.

— Ничего. Осенью на месяц приеду и молодую жену привезу. Мы с тобой на кабана сходим, папаня, обязательно сходим, — отвечает он отцу, и они шагают к дому. Грэй бежит впереди и виляет хвостом.

Удары мокрой грязи о дубовую крышку гроба вернули Фрола Ивановича к реальным событиям. Он обвел глазами окруживших могильный зев людей, груду роз, гвоздик и тюльпанов, мокнущих под дождем, и вдруг закричал дурным голосом:

— Не будет больше кабана! Не будет!

Фрола Ивановича взяли под руки и повели к машине…

Поминать Михеева ехали в ресторан Дома литераторов на Поварской. Сева выбрал это заведение из соображений тишины и покойности. После ремонта ресторан так задрал цены, что нищие писатели туда больше носу не совали, а солидный, на английский манер в дубовых панелях, интерьер зала вполне соответствовал процедуре. Фрол Иванович, выпив первый поминальный стакан, глядел в пустой, холодный камин писательского ресторана и тихо про себя бубнил:

— Я тебя, сынок, научил выживать в глухой тайге в лютый мороз и ненастье. Научил не бояться дикого зверя. А ты в город…

Часть вторая НУДИСТЫ НЕ ИГРАЮТ В ГОЛЬФ

Насыров встретил Ерожина у трапа самолета, долго жал руку, затем по дороге в управление остановил машину у фонтанов Дома правительства.

— Уже приехали? — удивился Петр Григорьевич, оглядывая площадь.

— Давай немного прогуляемся, — улыбнулся Насыров и заговорщически подмигнул Ерожину. Они вышли из черной «Волги» и направились вдоль фонтанов.

— Маленькая политбеседа, не хочу при водителе… Петр-джан, — начал Насыров, — у вас в Москве многое изменилось. Разные вольности-мольности, демократия и все такое. У нас по-старому, даже построже. Народ темный, надо в узде держать, как норовистого мула.

Поэтому разговорчики о ваших свободах с сотрудниками не веди. За плохие слова о президенте у нас статья…

— Я приехал дело делать, а не государственный переворот, — удивился Ерожин.

— Я обязан тебя, Петр-джан, в курс нашей жизни ввести. Как друг, слово сказать. Ты сыщик опытный, в Узбекистане бывал. И ты мой гость.