Восточные сюжеты

Сосед опасался, что вода в будущем колодце будет солоноватой, но нет, оказалась приятной на вкус. К колодцу приладили электронасос. Вода сначала попадала в бассейн, а оттуда по трубам — на виноградник и в сад, к фруктовым деревьям.

Однажды утром я был вынужден сделать крюк вокруг дома соседа. Я пошел напрямик через его сад, своим обычным путем, как вдруг у дома его на меня набросился свирепый пес. Я едва отскочил в сторону. Пес метался по цепи, утробно рыча. Уши его были коротко подрезаны — это был волкодав. «Только этого недоставало! — подумал я. — Прощай тишина и спокойствие!» Большинство дач вблизи Баку окружены высокими каменными заборами. Когда я гляжу на них, мне становится грустно и обидно. Я начинаю тосковать, если не вижу горизонта. Скажу откровенно: беря этот участок, я мечтал вдоволь насладиться далью, простором, небом. Утром, встречая восход, я видел на горизонте привычный лес вышек нашего нефтепромысла, на солнце искрилась морская гладь.

Сосед, по примеру других, начал окружать свой участок высоким забором.

Наша дача расположена ближе к морю. Ограду начали возводить с дальнего к нам угла; серая стена постепенно приближалась к нам; камень плотно укладывали ряд за рядом, один к одному; первые пять рядов от земли сплошняком, верхние три — с просветами; квадратные оконца напоминали крепостные бойницы.

Укладка забора близилась к концу.

Накануне вечером я вернулся домой короткой дорогой; завтра, когда забор будет готов, мой путь удлинится по меньшей мере на десять минут; придется обходить соседский забор.

Утром, направляясь к электричке, я не смог увидеть стол на веранде; лишь край простыни белел на скульптурной группе. В последние дни я чувствовал себя разбитым и подавленным; наверно, оттого, что нефть обманула наши ожидания. Мы достигли проектной глубины, но скважина не дала нефти. Придется бурить дальше.

Вечером забор соседа замкнулся. Я стоял у себя на терраске и видел только красную черепичную крышу. Сосед пригласил нас в гости. Когда мы с женой ступили на его участок, послышался лязг цепи, и глухое рычание сопровождало нас, пока мы не зашли в дом.

Мы ели, пили…

Провожая нас, сосед задержался у калитки, положил руку мне на плечо.

— Не осуждайте нас: вот, мол, построил забор, отгородился, — тихо сказал он. — Пусть наши участки врозь, зато сердца — вместе. Помни, Алислам, для друзей никаких заборов не существует.

Сосед говорил искренне, я верил ему.

— На участке еще столько дел!.. — он вздохнул.

А я смотрел в сторону веранды. Белой тряпки не было видно. В последние дни стояла жара, пластилин расплавился и потек; труба на плечах рабочих покривилась, руки их опустились, колени подогнулись, — это уже не были прежние энергичные работяги.

Они уже никуда не торопились.

У меня заныло плечо. Сосед, будто почувствовав это, убрал руку. Солнце давно село.

Было душно и так тихо, что слышалось ритмичное дыхание моря. Жаль только, до него не так уж близко…

1962

Перевод И. Печенева.

АКВАРИУМ

В большом домашнем аквариуме из толстого стекла жили рыбки: пестрые гуппи с колышущимися хвостиками, быстрые черно-бархатные моллиенезии, похожие на замшелые речные камушки, полосатые тернеции, два красных меченосца. И гурами.

Степенные, серьезные гурами с двумя темными пятнышками по бокам походили в солнечных лучах на кусочки перламутра, а вечером они окрашивались в цвет серебра. В свете электрической лампы, которая горела за аквариумом, были отчетливо видны голубоватые прожилки в их тельцах.

Каждое утро черноглазый мальчуган подходил к аквариуму и кормил рыбок. В воду падали дафнии — живые красненькие точки; рыбки набрасывались на них и проглатывали.

Красный меченосец с сабелькой в хвосте продолжал гоняться за своей розовотелой подругой, догнав ее, плыл сзади, — сам не ел дафний и ей мешал. Они насыщались после всех, находя вкусных рачков за белым камнем на дне аквариума, внутри плоских ракушек, в складках небольших морских раковин и среди зеленых водорослей.

Черноглазый мальчик подолгу разглядывал рыбок.

Мальчика звали Арзу — «Мечта».

Гурами подплывали к толстому стеклу и застывали без движений, глядя умными спокойными глазами в черные блестящие глаза мальчика, каждый из которых был величиной почти с них самих. Перед ними были два таинственных бездонных колодца, в которых они видели самих себя: кусочки перламутра на черном бархате.

Когда не было живого корма, Арзу давал рыбкам сухой — высушенных маслянистых дафний. Он растирал пальцами комочки корма, который, падая на поверхность воды, мгновенно подергивал ее серой шероховатой пленкой.

Рыбки всплывали наверх. Они заглатывали сухой корм с воздухом, давились. Им не нравился сухой корм. Но они знали: так будет не вечно, настанут дни, когда они опять начнут лакомиться сочными живыми дафниями, — только бы видеть по утрам у аквариума черные блестящие глаза, только бы не гас в них беспокойный огонек, только бы заглядывать в эти глубокие, черные колодцы, бездонные, таинственные миры.

От сухого корма вода становилась мутной.