Многие исследователи (П.Н. Третьяков, В.В. Мавродин и другие) пытались использовать для определения уровня общественных отношений у восточных славян размеры и типы жилых и общественных сооружений. Крупные дома в нижних горизонтах культурных напластований в Старой Ладоге или связанная переходами, как это одно время представлялось, система жилищ на роменско-боршевских поселениях рассматривались как признак существования у восточных славян патриархальной семейной общины. Однако сами по себе размеры жилищ не могут определять характер обитавших в них семей, к тому же предположение о связанных между собой роменских жилищах оказалось ошибочным, а староладожские большие, дома отражают этнографические, а не социальные особенности их обитателей.
Для определения основной социальной организации восточного славянства более надежным признаком являются особенности погребальных сооружений. Так, представляется несомненным, что сооружение таких коллективных погребальных насыпей, как сопки в Приильменье и длинные курганы в кривичском ареале, отражает общественное строение племен, оставивших эти усыпальницы. Они могли принадлежать только большой патриархальной семье — крупному брачно-родственному коллективу, ведшему в сложных условиях лесной зоны Восточной Европы (освоение новых земель, очистка от леса пахотных участков и т. п.) общее хозяйство.
В VI–VII вв. и в южных районах восточнославянского расселения сохранились еще такие крупные патриархальные семейные коллективы. Об этом говорят и курганы с большим числом захоронений, и гнездовой характер расположения поселений. Исследователь славянских древностей в Молдавии И.А. Рафалович полагает, что на существование патриархальных общин у славян середины и третьей четверти I тысячелетия н. э. указывают и малые размеры поселений, и их планировка, и единичность производственных комплексов (
В целом третью четверть I тысячелетия н. э. нужно считать переходным этапом от семейной общины к территориальной.
И.И. Ляпушкин, обобщая результаты исследований памятников роменской культуры, пришел к заключению, что в жилищах на этих поселениях жило по четыре-шесть человек, т. е. малая семья. Бытовой и хозяйственный инвентарь и запасы продовольствия, обнаруженные в этих жилищах, свидетельствуют о том, что этот небольшой коллектив вел индивидуальную хозяйственную деятельность. Следы коллективного хозяйствования, что могло бы говорить о существовании патриархальной общины, среди материалов роменской культуры не наблюдаются (
Если обратиться к материалам других восточнославянских поселений, синхронных роменским, то нигде каких-либо следов большой патриархальной общины мы уже не обнаружим. Исследование жилищ и находок в них как в южной, так и в северной частях восточнославянской территории свидетельствует о том, что главной социальной организацией славян была малая семья и территориальная община.
Материалы могильников подтверждают этот тезис. В VIII–IX вв. на смену коллективным погребальным усыпальницам всюду приходят небольшие по размерам курганы с индивидуальными (семейными) захоронениями.
Трудно ответить на вопрос, когда и как происходил у славян распад большесемейной общины. Возникновение в VI–VII вв. таких поселений, как городища Зимно, Пастырское, или ремесленных центров, подобных Григоровскому, показывает, что патриархальная семья в ряде мест восточнославянского ареала начала распадаться уже в третьей четверти I тысячелетия н. э.
Однако погребальные памятники неоспоримо свидетельствуют о переживании большесемейной общины в восточнославянской среде вплоть до VIII–IX вв. Очевидно, нужно допустить, что накануне формирования классового общества у восточных славян сложилось несколько форм общественных организаций. Наряду с малыми семьями, входившими в территориальную общину, в ряде мест существовали большие семейные коллективы, ведущие хозяйственную деятельность общими усилиями. В северной полосе Восточной Европы распад таких коллективов был задержан условиями жизни, связанными с переселениями, необходимостью осваивать лес под пашню и т. п.