Восточный бастион

— Взрывчатка!.. — Надир повернул к Белосельцеву свой орущий рот. Лицо его было счастливым, со следами безумия. Седая прядь, оторванная ветром от остальных волос, стояла дыбом. По лицу пробегали конвульсии, как мгновенные тени и свет. — Взрывчатку везли!..

Вертолет, долбя пулеметом, кружил над горой. Надир, окунув пулемет в воющий ветер, строчил, брызгал гильзами, сотрясал плечами и что-то кричал. Белосельцев из-за его ссутуленных плеч видел мелькание земли, падающих людей, горящие грузовики. Второй вертолет кружил в высоте, ожидая, когда первая «вертушка» отлетит, давая ему возможность довершить разгром каравана.

Они уходили из ущелья, оставляя внизу остовы грузовиков, растерзанных животных, разбросанных обгорелых погонщиков.

— Домой!.. — крикнул, выходя из кабины, Занджир. — Хорошо поработали!..

— В Чус Лахур!.. — приказал Надир. — В гости к брату!..

Они выбрались из скопления гор, из мокрых ползучих туманов и шли над равниной, вертолетная пара, бросая на пашни, на дороги и зеленые нивы две прозрачные скользящие тени. Впереди, окруженный розовыми виноградниками, полуоблетевшими красноватыми садами, возник кишлак. Он был нежный, белесый, словно осыпан легчайшей пудрой. Напоминал хрустящее, испеченное хлебопеком изделие, дышал, теплился, нежно румянился. Среди лепных дувалов, округлых, как сдобные булки, куполов возвышалась крепость, оснащенная башнями, зубчатыми неровными стенами. Над крепостью выступал дворец, стройный, с резными проемами, расцвеченными колонками, увенчанный лазурным сводом, драгоценным узорным шпилем. Такие дворцы Белосельцев видел на персидских миниатюрах, в детских сказочных книгах, где описывались волшебные странствия. Восточный мир и уклад, не тронутый войнами, не оскверненный пришельцами, сбереженный в красоте и величии, открывался Белосельцеву сквозь вертолетные блистеры.

Надир завороженно смотрел на дворец. Это было его родовое гнездо, где он родился и рос, где отец сажал на колени его и брата Насима, и они скакали на отцовских коленях, хохоча, поддерживая и обнимая друг друга. Там были старые мягкие ковры, на которых они с братом играли, вольер, где гуляли величавые бирюзово-золотые павлины. Лежали в дальнем углу их поломанные деревянные кони. Туда, к родовому гнезду, где жил его враг, направлял вертолеты Надир.

Он уселся в кабину, на железную штангу, между первым и вторым пилотом. Наклонялся к Занджиру, наводил вертолет.

Прямо по курсу увеличивался, вырастал дворец, круглился лазурный купол. И в его синеву, в переливы изразцов, в резные проемы и окна пустил вертолет сноп реактивных снарядов. Черные клинья прянули с вертолета, превратились в красные, удалявшиеся угли, проломили купол, вырвали из него дым и пепел, проникли в глубь дворца, и там, разрываясь шарами огня, сжигали переборки и стены, ковры и резные двери, фарфоровую посуду в шкафах, стеклянные сосуды и лампы, раскалывали дом на хрупкие ломти. Надир, безумный, озаренный пламенем, выбрасывал вперед сжатые остро ладони, словно вталкивал в свое родовое гнездовье снаряды и пули. На его беззвучно кричащих губах дышало ненавистное слово: «Брат!»

Они улетали обратно, оставляя за собой пожарище, синий проломленный купол с черной дымной дырой.

Вернулись в Джелалабад. Прилетевший из Кабула транспорт, собираясь в обратный путь, стоял под погрузкой. На него успел Белосельцев, захватив из ХАД свой дорожный баул, получив от Надира в подарок комплект афганской одежды — плоскую, похожую на ржаную коврижку шапочку, долгополую рубаху, нежно-голубые шаровары и полотняную накидку. Там же они узнали, что Мартынов с бронегруппой отбыл в Кабул, сопровождая колонну «КамАЗов». Стоя под крылом самолета, они простились с Надиром. Пожимая его длинную сухую ладонь, Белосельцев почувствовал, что Надир рад его отъезду, провожает его с облегчением.

Часть IV

Глава 25

Отставной генерал Белосельцев не открывал веки, не пускал в себя мутный начинавшийся день. Его утренние пробуждения были медленными, вялыми, как пятно туманного грязного света. Все его внутренние утомленные механизмы неохотно, с трудом начинали убыстрять свое кружение, разгоняя ночную ленивую кровь, изгоняя из сознания слоистые, как дым, сновидения. Он искал ту мысль и то обжигающее чувство, которые в прежние времена рывком поднимали его из постели, — темный гостиничный номер, красная за окнами заря, плоское глянцевитое дерево африканской саванны, и военная машина урчит за стеной, заря отражается на стволах автоматов.