Восточный проект

— Говорите, нелегко сейчас вам приходится с новым мужем? Да и со старым, с покойным Сальниковым, тоже не везло, да?

Такой простой вопрос поверг ее неожиданно в глубокую печаль.

— Хоть он и сволочь порядочная был… по отношению ко мне, — быстро поправилась Марина, — но все-таки смерти ведь желаешь… как бы это сказать? В переносном смысле. И то ведь это большой грех, верно? Я скажу тебе честно, Володичка, — она легко перешла на «ты». — Я, как узнала о том самолете, места себе не находила. По телевизору показали, а потом всякие слова говорили о погибших… И мне поверилось, будто это я ему такую смерть накликала… И так стало нехорошо на душе! Я даже в церковь сбегала, свечку поставила — помянуть, за упокой души. И вроде легче… Это я сейчас так рассказываю, а первые ночи просто не спалось… Ну, теперь-то уж что? Дело, можно сказать, прошлое. А ты не против, если я сейчас налью по рюмочке, помянуть бы, а? Лишнего раза в этом деле, говорят, не бывает.

— Ну, вообще-то, я за рулем. Но если по маленькой, да помянуть…

— Я сейчас! — обрадовалась она и сорвалась с места, цокая каблучками, умчалась на кухню и крикнула: — А иди сюда, тут лучше… Чего по дому таскать?

В кухнях, по обычаю всех россиян, постоянно завтракали, обедали и ужинали, кухня по традиции была местом и для семейных разговоров, даже для дружеских встреч накоротке. У Смуровых здесь находился небольшой бар, куда, как теперь догадался Яковлев, Марина, находившаяся в одиночестве и не загруженная никакими делами, по всей видимости, частенько заглядывала. Конечно, наверное, оттого у нее с момента прихода Яковлева и было такое возбужденное, легко меняющееся настроение — от злости к печали или к необоснованному вроде бы веселью. «Причащается» дамочка в одиночестве, понятное дело…

Налила она по рюмочке коньяку, и хорошего, судя по мягкому запаху. И на закуску выставила блюдечко с засахаренными, полузасохшими дольками лимона — видно, для порядка, а сама пользоваться не привыкла, вот и стоит в холодильнике.

Сытый после вкусного обеда у Ангелины, Яковлев решил, что одна рюмочка не повредит.

Они подняли, не чокаясь, разумеется, выпили-помянули, и Марина, пока Володя жевал лимон, посмотрела на него блестящими глазами — вот и понятно, откуда этот постоянный блеск! — и с ходу налила по следующей. Володя запротестовал было, но Марина, подняв свою рюмку и подойдя к нему вплотную, так что он даже почувствовал жар от ее тела, от почти уже открытой настежь, навстречу гостю, высокой груди, почти простонала:

— А за мое здоровье ты разве не хочешь?

— За твое здоровье, Мариша, — как родной женщине, ответил Яковлев, — я бы, может, и целое ведро выпил, да вот… понимаешь… как бы тебе сказать?

— А чего тебе, обязательно сейчас на работу бежать? Скоро уже вечер, а мы о твоем деле не договорили. Пока доедешь, пока то, другое, уже и спать пора… А у тебя что, жена такая строгая?

— Нет, я — холостяк.

— Значит, подружка какая-нибудь на вечер запланирована?

— Ну и смешная ты! Нет у меня таких подружек. И вообще, я один живу. Но родители есть. Правда, они — сами по себе.

— Правильно, больно ты им нужен… Ну, Володь? Это ж даже и неприлично! Тебя такая женщина приглашает… Что, совсем-совсем не нравлюсь? Ой как ты покраснел-то! — Она рассмеялась.

А он действительно покраснел от такого стремительного напора. Рюмка его стояла еще на столе, и руки были свободны, а ситуация подсказывала, где в настоящий момент их место. И, сложенные лодочками, пальцы его, без всякого вмешательства разума, сами по себе, скользнули вдруг под распахнутые отвороты халата, к груди, к ее плечам и рукам, которые под халатом были обнажены — никакой иной одежды. И халат оказался вовсе не панцирем, и не таким тяжелым, как думалось, он легко распахнулся от горла до пят — и подтвердил то, что уже узнали его пальцы. Дама была немедленно готова к страстным объятьям. И тело ее оказалось неправдоподобно горячим.

Словом, свою рюмку она еще успела-таки опрокинуть в рот в то время, как тело ее уже самостоятельно клонилось в его руках, желая, однако, чтобы его не уронили, а лучше всего — подняли бы на руки. А желание дамы, пусть даже и хмельной, для каждого уважающего себя мужчины — закон. Яковлев хоть и старался быть строгим служакой, на самом деле являлся нормальным, незакомплексованным мужчиной и поэтому немедленно подхватил потяжелевшее тело и отправился обратно в гостиную, в которой он видел двери в другие комнаты, среди коих могла оказаться и спальня. Впрочем, он рассчитывал, что довольно-таки объемистая «ноша» сама подскажет направление. И не ошибся.

Ни объяснения, ни какие-либо предварительные условия не требовались. Ей и раздеваться не требовалось — под халатом действительно ничего не было. Предусмотрительность или привычка? А какая, собственно, разница? И пока он стремительно избавлялся от собственной одежды, лишь одна мысль более-менее четко оформилась в голове, и касалась она напрямую хозяина этой квартиры: сам, дурак, виноват!