Восток — дело тонкое: Исповедь разведчика

Пришел срок, и мы всем семейством вернулись домой на Родину с чувством выполненного долга.

Индия

Пробыв некоторое время на Родине после возвращения из Бирмы, мы вновь всей семьей отправились в очередную командировку. Наш путь лежал в прекрасную страну — Индию.

Время, которое я проводил дома, оказалось для меня печальным — пришлось хоронить отца. В общем-то здоровый человек, умер от банальной операции по поводу аппендицита. Правда, аппендицит в какой-то момент вдруг оказался отягощенным перитонитом, и врачи не смогли спасти его. Тяжело я переживал утрату, но жизнь продолжалась, и надо было делать дело.

К нашему удовольствию, в Индии мы встретили многих своих знакомых еще по первой командировке в Бирму. Здесь уже работали Вадим и Танечка Даниловы. Вадим Иванович руководил большим коллективом ССОД. Была тут и французская пара де Бувэ. У них появился сын, прекрасный, как все маленькие дети, Гаспар. Перед Индией французы побывали в Китае и потом делились с нами своими впечатлениями об этой стране. Были в Индии и некоторые бизнесмены, которых я встречал в доме бирманского ирландца. Таким образом, задел, сделанный в одной стране, помог быстрее влиться в общественную жизнь новой для меня страны. А это очень важно, когда на новом месте есть хорошие, добрые знакомые и друзья, они способствуют быстрее, без особой раскачки, включиться в работу по освоению местной обстановки.

Индия своими масштабами, бурной, кипучей жизнью поразила меня. Наша первая любовь — Бирма была по сравнению с ней такой тихой, спокойной небольшой провинцией.

Советско-индийские отношения были безоблачными, как само сине-голубое индийское небо в сухой сезон. Индира Ганди, как и ее предшественник Лал Бахадур Шастри, твердо и последовательно выступала за развитие всесторонних отношений с нашей страной. В общем, был расцвет индийско-советской дружбы — «Хинди-рус бхай, бхой!» — «Да здравствует индийско-советская дружба!»

Правда, в самой Индии обстановка была не совсем спокойной. Уже назревала конфронтация с Пакистаном, поднимался Восточный Пакистан, но война была еще далеко впереди.

Индийский народ тепло воспринимал советских представителей, был дружелюбен и гостеприимен. И мы верили в уже сложившийся миф об особом миролюбивом, ненасильственном характере индийского общества и его культуры. Миролюбие индийского народа стало общепризнанным штампом, а хитроумные индийцы умело подпитывали это мнение, отмечает Шебаршин в своей книге «Рука Москвы».

Но когда реально сталкиваешься с индийской действительностью, то этот миф улетучивается. Индийцы ничуть

не миролюбивее и не воинственнее любого другого народа, их отвращение к насилию представляет собой интеллигентную выдумку. Жизнь в Индии жестока к тем, кого она не милует и в других странах, — к неимущим, к национальным меньшинствам, к чужакам, к слабым вообще.

Не питает отвращения к насилию и индийская политика на всех уровнях и во всех направлениях. Война для Индии такое же продолжение политики, как и для любого другого государства. Моральные устои, общечеловеческие ценности, философия ненасилия, идеи миролюбия и гуманизма никоща не фигурировали в реальной политике индийского руководства. Трезвый расчет, прагматизм, строгий учет государственных интересов — таков стержень индийской политики, замаскированный гирляндами цветов, ворохами философских трактатов. Умение индийцев добиваться своих целей не может не вызывать уважения и даже белой зависти. Так оценивал Индию, ее политику, устои, традиции Леонид Шебаршин.

Справедливость этого заключения я почувствовал на собственной шкуре с первых же дней пребывания в Индии. Здесь я познакомился с работой наружного наблюдения местной контрразведки, почувствовал «дыхание» агентуры из местных граждан. Все они следили в меру своих сил и возможностей за каждым моим шагом, за каждым контактом с индийскими гражданами и иностранцами, пытаясь выяснить и по возможности помешать моей работе и действиям. Меня часто сопровождали автомашины «наружки», когда я выезжал в город и за город. Любопытные местные граждане знакомились со мной, общались и пытались собрать нужную для кого-то информацию обо мне и моих знакомых. Шла обычная работа и жизнь, борьба разведки и контрразведки. Я понимал, что мои «друзья» из ЦРУ и СИС проинформировали местную контрразведку о своих догадках в отношении меня, о возможной моей принадлежности к КГБ.

В общем, я все больше приобретал опыт работы под неусыпным оком противника, в постоянной бдительности, продумывании и взвешивании каждого своего шага заранее. Такова жизнь разведчика.