Восток есть Восток

Волноваться, конечно, она волновалась, само собой. Он мог утонуть, сгинуть в болоте, его мог выследить и нашпиговать свинцом какой-нибудь ретивый добытчик енотов из тех, что вечно сшиваются у дверей местного ветеранского совета. Впрочем, нет, если бы его пристрелили, дым не успел бы развеяться, как она бы уже об этом знала — какие там на Тьюпело тайны. Но он вполне мог удрать — добраться до материка вплавь или на пароме притаиться. Или — думать об этом было и вовсе неприятно — мог подкатиться к кому-нибудь еще, найти очередную альтруистку, которая, глядишь, в этот самый миг подносит ему миску горячего риса с овощами, политого соевым соусом «киккоман», и хрустящие хлебные палочки. Наверняка так оно и есть — поуютнее нашел местечко. И посытнее. Променял ее на какую-нибудь старую каргу с сизым носом и трясущимися руками, которая небось возится с ним, как с приблудным котом. А что, точно. Ее словно осенило: да он и вправду кот, тварь продажная, хоть сказал бы спасибо за весь риск, на который она шла, добывая ему чистую одежку, и за все дни, когда она без обеда из-за него сидела. Она вдруг увидела его по-новому: он использовал ее, вот и все дела, а возвращаться и не собирался. Она просто-напросто задурила себе голову — какая там взаимная тяга культур, какой там контакт, какой соблазн. А пошел он, подумала она, уплетая обед с такой быстротой, словно не ела неделю.

Позже, когда голова вконец отяжелела и работать стало невмоготу, когда она решила, что дала Джейн Шайн достаточно времени, чтобы вселиться и убраться с глаз долой. Рут поднялась из-за стола, мрачно оглядела комнату — все эти почерневшие бананы, пыльные банки с сардинами, анчоусами и тунцом — и побрела восвояси. Она хотела переждать коктейли, а потом уломать Саксби отвезти ее ужинать на материк, хотела отдалить неизбежное — нет, она просто не в силах видеть лживую рожу Джейн Шайн, нет, только не сейчас, только не сегодня. Но когда, войдя в большой дом, она собралась незаметно проскользнуть наверх, в дверях гостиной вдруг вырос Ирвинг Таламус с бокалом в руке и цапнул ее за локоть. Недолго думая, сгреб ее в объятия, неловко ткнулся губами ей в губы и уставился на нее с пьяноватой лучезарной улыбкой — а она тем временем тянула шею через его плечо, невольно высматривая в коловращении гостиной этот вздернутый носик, эту лавину переливчато-черных волос испанской танцовщицы, эти «неотмирные» глаза и тощую грудь, всю эту эфирную уродину — Джейн Шайн.

Ирвинг Таламус все тискал и тискал ее, глупо скалясь и дыша ей в лицо алкогольными парами.

— Ну дела, — сказал он, на мгновение перестав улыбаться. — Никакой тебе Джейн. Не приехала.

На Рут повеяло надеждой. Она представила себе обломки самолета, рассыпанные по каменистому склону, дымящиеся куски искореженного металла, воронье пиршество, сплюснутый в гармошку автомобиль, сошедший с рельсов поезд. Я вам очень сочувствую, Рут, очень, — вспомнились ей слова Септимы, — но раз совет принял такое решение, я не могу противиться. Если они сочли мисс Шайн подходящей кандидатурой — а слава о ней, надо сказать, разнеслась далеко, — мне остается только приветствовать ее и устроить наилучшим образом, как всех, кто сюда приезжает.

— Ведь ее вроде утром ждали? Таламус пожал плечами.

— Она хоть звонила? Известила кого-нибудь?

— Ты же знаешь Джейн, — ответил он.

Да, как не знать. Они вместе учились в Айовском университете на первом году аспирантуры, пока Рут не выбыла и не поехала пытать счастья в Эрвин. С первого же дня, когда Джейн вступила в аудиторию с потупленными долу очами и бескровным лицом под высокой шапкой заколотых шпильками волос, она стала королевой со всеми королевскими атрибутами и регалиями, а Рут стала дерьмом собачьим. Джейн писала о сексе, и только о сексе, писала вычурную рафинированную прозу, которую Рут считала претенциозной, но преподаватели — а работали с ними, между прочим, одни мужчины — превозносили как трепетное слово гения. Рут боролась. Боролась изо всех сил. В конце концов, это было дело ее жизни, и ей удалось все же пленить одного из педагогов — тощего бородатого дерганого поэта-внештатника из Бурунди. Но у него были трудности с английским, и, вероятно, по этой причине — а может, потому, что он работал временно и на ушах и вокруг губ у него красовалась племенная татуировка, — его мнение мало что значило. И весной, когда определяли стипендиатов на следующий год, Джейн Шайн смела все на своем пути.