Читаем Восток и Запад полностью

На самом деле, мы не собираемся здесь предпринимать ученое изложение, и то, что мы скажем, вообще будет доступно большему числу людей, чем та точка зрения, которую мы представили в нашем «Общем введении в изучение индуистских доктрин». Эта работа написана вовсе не для нескольких «специалистов»; и если ее заглавие вводит в этом отношении в заблуждение, то потому что эти вопросы обычно являются достоянием эрудитов, которые изучают их, на наш взгляд, несколько отталкивающим и неинтересным образом. Наша установка совершенно иная: для нас речь идет, по существу, не об эрудиции, но о понимании, что совершенно отлично от этого; наибольшие шансы встретить возможность глубокого и широкого понимания имеются не среди «специалистов», отнюдь нет; и за редким исключением, не на них надо рассчитывать, чтобы сформировать ту интеллектуальную элиту, о которой мы говорили. Возможно, кто-то нашел предосудительным, что мы нападаем на эрудицию или, скорее, на опасность от злоупотребления ею, хотя мы тщательно воздерживаемся от всего того, что могло бы иметь полемический характер; одна из причин, по которой мы делаем это, состоит в том, что именно эта эрудиция с ее специальными методами отвращает от определенных вещей как раз тех, кто в наибольшей степени был бы способен их понять. Многие люди, видя, что речь идет об индуистских доктринах и тотчас же вспоминая о работах некоторых ориенталистов, говорят себе: «это не для нас»; однако, думая так, они очень ошибаются, и возможно, что им не потребовалось бы много усилий, чтобы обрести знания, которых самим этим ориенталистам не хватает и всегда будет не хватать; эрудиция это одно, а реальное знание это другое, и если они не всегда несовместимы, то они совсем не обязательно солидарны. Конечно, если бы эрудиция соглашалась держаться вспомогательного ранга, нормально ей соответствующего, нам нечего бы было возразить, потому что она тем самым перестала бы быть опасной и могла бы даже приносить некоторую пользу; в этих пределах мы охотно признаем ее относительную ценность. Есть случаи, когда «исторический метод» законен, но ошибка, против которой мы восстаем, состоит в том, что его считают применимым ко всему и желают извлечь из него что-то другое, чем то, что он действительно может дать. Полагаем, что в другом месте[1] и при этом без малейшего насилия над собой, мы показали, что способны, когда надо, применять этот метод, как и любой другой, и этого должно быть достаточно, чтобы показать непредвзятость нашей точки зрения. Каждый вопрос следует трактовать согласно методу, соответствующему его природе; Запад же нам обычно показывает именно характерный феномен смешения различных порядков и различных областей. Вообще, надо уметь находить для каждой вещи ее место, ничего другого мы не утверждаем; поступая так, поневоле замечаешь, что есть вещи, которые могут быть лишь вторичными и подчиненными по отношению к другим, вопреки «эгалитарной» мании некоторых из наших современников; именно поэтому эрудиция, даже там, где она значима, всегда будет представлять для нас только средство и никогда цель саму по себе.

Эти некоторые объяснения показались нам необходимыми по многим причинам: прежде всего, мы пытались сказать то, что думаем, насколько можно более четко, и навсегда покончить со всяким непониманием, если оно возникает, несмотря на наши предосторожности, что почти неизбежно. Признавая, в основном, ясность нашего изложения, нам, все же, иногда приписывали намерения, которых у нас никогда не было; у нас будет здесь случай рассеять некоторые двусмысленности и уточнить некоторые пункты, ранее, возможно, недостаточно разъясненные. С другой стороны, разнообразие сюжетов, которые мы разбираем в наших исследованиях, вовсе не мешает единству концепции, господствующему в них, и мы даже специально стремимся подтвердить это единство, которое могло бы остаться незамеченным теми, кто рассматривает все слишком поверхностно. Эти исследования так тесно связаны между собой, что по многим пунктам, которые мы здесь будем рассматривать, мы будем вынуждены ссылаться (для уточнения) на дополнительные указания, находящиеся в других наших работах; но мы это делаем только там, где это нам показалось совершенно необходимым, в остальных случаях мы удовольствуемся общим замечанием, чтобы не надоедать читателю слишком многочисленными ссылками. В этом же ряду мы еще должны отметить, что если кое-где мы не придаем выражению нашей мысли собственно теоретического облика, то это не значит, что мы постоянно не вдохновляемся теориями, истинность которых мы поняли: именно изучение восточных учений позволило нам увидеть ошибки Запада и ложность большинства идей, имеющих хождение в современном мире; именно там и только там мы нашли то, чему Запад не предложил нам ни малейшего эквивалента, что нами уже отмечалось.

Перейти на страницу:

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное