Восток и Запад

Что касается роли Востока во всем этом, то для большей ясности и насколько можно более точно подведем итоги; в этом отношении мы можем различить период учреждения элиты и период ее эффективного действия. В течение первого периода, призванные принять участие в этой элите смогут приобрести и в самих себе развить чистую интеллектуальность изучением восточных доктрин больше, чем любыми другими средствами, потому что ее нельзя обрести на Западе; и также только через это они смогут узнать то, чем является традиционная цивилизация с ее различными элементами, так как в этом случае важно насколько можно более прямое познание, при исключении всякого просто «книжного» знания, бесполезного для рассматриваемой нами цели. Чтобы изучение восточных доктрин было таким, каким оно должно быть, необходимо, чтобы некоторые индивиды служили посредниками, как мы это уже объясняли, между держателями этих доктрин и не сложившейся еще западной элитой; вот почему мы говорим, что познание для нее должно быть не абсолютным, а насколько возможно более прямым, по крайней мере, вначале. Но позже, когда начальная работа будет исполнена, ничего уже не будет мешать тому, чтобы сама элита (поскольку именно она должна будет взять на себя инициативу) обращалась более непосредственным образом к представителям восточных традиций; и те, заинтересовавшись судьбой Запада из-за самого присутствия этой элиты, не будут пренебрегать ответом на этот призыв, так как им нужно только одно условие — понимание (это единственное условие вызвано силой вещей); мы можем утверждать, что никогда не видели ни одного восточного человека, продолжающего замыкаться в себе со своей привычной осмотрительностью, когда он встречает кого-то, способного, по его мнению, его понять. Именно во второй период может действенно проявиться поддержка восточных людей; мы уже сказали, почему это предполагает уже созданную элиту, т. е., в общем, западную организацию, способную вступить в отношения с восточными организациями, которые работают в чисто интеллектуальном плане, и получать от них для своей деятельности помощь, которую могут предоставить силы, аккумулированные с незапамятных времен. В подобном случае, восточные люди всегда будут для западных руководителями и «старшими братьями»; но Запад, не претендуя обращаться с ними на равных, не в меньшей степени будет заслуживать, чтобы его рассматривали как самостоятельную силу с того самого времени, как он будет владеть такой организацией; глубокое отвращение восточных людей ко всему, что напоминает прозелитизм, будет достаточной гарантией независимости Запада. Восточные люди отнюдь не стремятся ассимилировать Запад, они предпочтут способствовать западному развитию в согласии с принципами, как только они увидят хоть малую возможность этого; для тех, кто входит в элиту, эта возможность состоит в том, что им надлежит показать, доказывая это собственным примером, что интеллектуальное падение не является непоправимым. Речь идет, следовательно, не о навязывании Западу восточной традиции, формы которой не соответствуют ее складу ума, но о восстановлении западной традиции с помощью Востока; сначала непрямой помощью, а затем и прямой, или, если угодно, в первый период — вдохновение, а во второй — действенная поддержка. То, что невозможно для большинства западных людей, должно быть возможным для элиты: для того, чтобы она могла реализовать необходимое приспособление, ей надо, постичь и воспринять традиционные формы, существующие в других местах; надо также пойти дальше, по ту сторону всех форм, каковы бы они ни были, чтобы постичь то, что составляет сущность любой традиции. Тем самым, когда Запад снова будет владеть правильной и традиционной цивилизацией, роль элиты еще сохранится: тогда она будет тем, посредством чего западная цивилизация будет постоянно сотрудничать с другими цивилизациями, так как такая связь может установиться и поддерживаться только посредством того, что в каждой из них есть самого высокого; чтобы не быть просто случайной, она предполагает присутствие людей, свободных (в том, что их касается) от всякой частной формы, полностью осознающих то, что стоит за всеми формами, которые, находясь области наиболее трансцендентных принципов, могли бы участвовать во всех традициях без различия. Иными словами, надо, чтобы Запад, в конце концов, достиг своего представительства в том, что символически обозначается как «центр мира» или другими подобными выражениями (это не должно пониматься буквально как указание на определенное место, каково бы оно ни было); но здесь уже речь идет о вещах слишком отдаленных, слишком недоступных сейчас и еще долгое время, чтобы стоило на этом останавливаться дольше.