Восток в огне (ЛП)

Как волна, разбивающаяся о берег, персы набросились на них. Кастриций отразил первый удар своим щитом. Он низко взмахнул своей спатой, ладонью вверх справа. Он проскользнул под защитой его противника, впившись в лодыжку мужчины. Удар отдался в руке Кастриция. Сасанид пал. Его место занял другой.

Новый враг качнулся над головой. Когда Кастриций принял удар на свой щит, он почувствовал и услышал, как тот раскололся. Слева от него римский меч метнулся вперед и попытался попасть персу в подмышку. Полетели искры, и острие клинка отскочило от кольчуги перса. Прежде чем Проспер успел уклониться от удара, сверкнул еще один сасанидский клинок и отсек ему правую руку. Кастриций с ужасом наблюдал, как молодой опцион развернулся и упал на колени, левой рукой держась за обрубок правой руки, рот его был открыт в беззвучном крике. Повсюду была кровь. Два сасанида двинулись, чтобы прикончить офицера. Кастриций повернулся и побежал.

Топоча сапогами по камню, Кастриций отлетел обратно к краю утеса. Он отбросил свой щит, выронил меч. Когда он приблизился к краю оврага, он бросился вбок и вниз, скользя последние несколько ярдов, выбрасывая ноги вперед в пространство, изгибаясь всем телом, его пальцы цеплялись за что-то. На мгновение ему показалось, что он недооценил риск, что он соскользнет назад прямо через край. Здесь обрыв был стофутовым. Если он упадет, то разобьется. Резкая сильная боль пришла вместе с сорванными ногтями, но он держал себя в руках. Скользя, карабкаясь, не попадая пальцами в носки обуви, часто перебирая ногами, он спускался по склону оврага.

Высоко на юго-западной башне Арета, хотя он был по крайней мере в 400 шагах, Баллиста увидел, что ловушка захлопнулась быстрее, чем среагировали те, кто попал в ее пасть; звон тетивы, крики людей, два отчетливых трубных звука.

-Пидоры, - коротко выругался он.

-Мы должны им помочь, - выпалил Деметрий.

Баллиста не ответил.

-Мы должны что-то сделать, - продолжал гречонок.

-Конечно, это было бы хорошо, - сказал Максим, - но ничего не поделаешь. Все будет кончено к тому времени, как мы перебросим туда подмогу. И, в любом случае, мы не можем позволить себе терять еще людей.

Баллиста некоторое время молча наблюдал за происходящим, затем сказал, что они должны идти к южным воротам, на случай, если там кто-нибудь выживет. Спускаясь по ступенькам из Порта Аквариа, северянин прокручивал все в уме.

Баллистой двигали слова, вбитые в него его наставниками по полевому искусству: пассивная защита - это вообще не защита. Бездействующая оборона не только передает всю инициативу, весь импульс осаждающим, она подрывает дисциплину обороняющихся, саму их волю к сопротивлению. Итак, после сожжения тарана Баллиста довольно часто отправлял небольшие ночные рейдовые отряды. Но его сердце почему-то было не на месте.

Смерть Антигона все изменила. В лице Антигона он потерял мастера диверсий. Как северянин скучал по нему. Баллиста вспомнил, как мастерски Антигон уничтожил сасанидов, оставшихся на острове в Евфрате после первого неудачного штурма города: двадцать убитых персов, и ни один римлянин не пал. В ту ночь среди высоких камышей смерть пришла к перепуганным восточникам с ошеломляющей быстротой и эффективностью. Рейдеры, которых Баллиста посылал с тех пор, старались изо всех сил, но результаты были неоднозначными. Иногда их замечали, и миссия прекращалась ближе к началу. Как правило, они несли столько жертв, сколько наносили. И вот, сегодня вечером, произошла эта безоговорочная катастрофа. Что бы ни говорилось в учебниках, каковы бы ни были доктрины его наставников, Баллиста больше не будет совершать вылазок.

Баллиста стоял у открытой калитки и думала об Антигоне. Было странно, как за очень короткое время он привык полагаться на него. Это была одна из странных особенностей войны – она быстро создавала прочные узы между непохожими друг на друга людьми, а затем смерть могла еще более внезапно разорвать их. Баллиста вспомнил, как артиллерийское ядро снесло голову Антигону; обезглавленный труп, стоявший несколько мгновений, фонтан крови.

Легкие горели, конечности болели, пот заливал глаза, Кастриций продолжал пробираться сквозь заросли тростника. Он отшвырнул свой шлем, сорвал кольчугу, когда добрался до подножия утеса. В бегстве была его единственная надежда на спасение. Он бежал все дальше и дальше, финиковые пальмы колыхались у него над головой, он спотыкался, когда корни обвивали его ноги. Как только он упал во весь рост в грязь, из него вышибло дыхание. Борясь с усталостью и отчаянием, которые говорили ему просто лечь и не дергаться, он с трудом поднялся на ноги и бросился дальше.

Без всякого предупреждения Кастриций выбрался из тростниковых зарослей. Впереди в лунном свете виднелось голое каменное дно ущелья; на дальней его стороне группа факелов вдоль низкой стены и вокруг ворот. Не было слышно ни звука погони. Тем не менее он пустился бежать. Было бы обидно забраться так далеко, так близко к безопасности, а потом быть убитым.