Восток, Запад и секс. История опасных связей

Для описания того, что Монтерлан считал высшим человеческим свершением, он использовал понятие “бессмысленное служение”. Он имел в виду желание человека погибнуть за дело, в которое тот не верит, сознавая, что истинное величие обрести невозможно: пожалуй, глупейшая, напыщенная идея, нелепое ницшеанство. Такой же нелепостью кажется и деятельность Монтерлана во время немецкой оккупации: он сочинял пьесы, которые ставились в театре “Комеди Франсэз”, а кроме того, выказал дурной тон, рассуждая в финансировавшемся нацистами журнале La gerbe (“Ливень”) о “низших европейцах” – и это в то самое время, когда самозваная “высшая раса” истребляла евреев и других европейцев якобы “низшей породы”. После войны Монтерлана обвинили в сотрудничестве с врагом, хотя назначенный ему приговор оказался чересчур мягким, почти символическим: ему запретили публиковать свои произведения в течение одного года.

Это случилось, конечно же, спустя многие годы после того, как он написал “Розу песков”, восходившую, в свой черед, к периоду его жизни в Северной Африке с 1927 по 1932 год. Именно в Северной Африке Монтерлану впервые в жизни представилась возможность удовлетворять свои гомосексуальные желания, что он впоследствии, по возвращении во Францию, где он прожил еще сорок лет, до самой смерти, продолжал делать, уже тайно, подвергаясь большому риску. В этом нет ничего удивительного. Это сейчас, после многих лет гражданской войны, военной диктатуры и возрождения консервативного, ультрапуританского ваххабитского движения внутри ислама на Ближнем Востоке, Алжир уже никому не представляется таким местом, куда можно поехать для того, чтобы приятно провести отпуск под пальмами. Но с 1890-х по 1930-е французская Северная Африка была настоящим туристическим раем с оазисами среди пустыни, базарами, тенистыми садами и мавританской экзотикой, и эти края красочно описывались в путеводителях, их посещали в каникулы состоятельные европейцы. Правда, путеводители для туристов умалчивали о том, что в Магрибе богатство и власть открывали путь еще и к эротическим удовольствиям. Это была территория сексуальной свободы, кривое зеркало для запретов, господствовавших в христианских странах. Большинству “секс-туристов” гаремная культура предлагала насладиться красотой юных дев, для чего не требовалось ни любви, ни брака, ни законных обязательств европейского типа. Гомосексуальному меньшинству она предлагала юношей. И, как это всегда бывало на Востоке, здесь, в Северной Африке, европейцы тоже без труда приноравливались к уже существовавшим порядкам, ведь в арабской и других мусульманских культурах Ближнего Востока и Южной Азии педерастия давно укоренилась, и к ней относились терпимо. Северная Африка приобщила к своим обычаям и европейцев. А поскольку колонизаторами Северной Африки были французы, то именно они стали главными получателями этой благодати. Поэт У. Х. Оден даже ввел в обиход слово “гоминтерн” для обозначения этого гомосексуального международного братства, зародившегося в колониальную эпоху.

Французский писатель Андре Жид, который был старше Монтерлана на тридцать семь лет, бывал в Алжире в 1893-м и с 1894 по 1895 год, и в его автобиографии описан один вечер в Алжире [городе] в компании Оскара Уайльда. Несколько французских и британских интеллектуалов встречались, чтобы сообща насладиться прекрасной погодой и эротическими приключениями. В тот самый вечер лорд Альфред Дуглас, любовник Уайльда, заявил, что собирается поехать в Блиду – обнесенный стеной городок в тридцати милях от столицы, где они с Уайльдом бывали раньше. В Блиде размещался французский военный лагерь, и туда европейцы отправлялись ради долгих прогулок с местными юношами в апельсиновых рощах за городскими стенами. Дуглас намеревался “умыкнуть” юного кауаджи, подавальщика кофе, который приглянулся ему еще в прошлый раз, когда они ездили туда вместе с Уайльдом. И вот, оставшись вдвоем, Уайльд с Жидом коротали вечер, обходя кафе и музыкальные бары в старом городе. И Жида (который осознал свою гомосексуальность позже, чем Уайльд) ожидал экстатический эпизод, преобразивший всю его жизнь и завершившийся в предрассветные часы долгим и упоительным свиданием с юношей-музыкантом. Спустя десятилетия, в 1931 году, снова приехав в Алжир, Жид некоторое время делил кров с Монтерланом, хотя, похоже, Монтерлана отпугнула излишняя пламенность Жида: вскоре они расстались.